Мурашов - [11]
И Перетятько, и Мурашова интересовали главным образом три улицы, три дома на них, трое живущих в тех домах людей. Сержанту знать о них не полагалось, поэтому расспросы шли сужающимися, концентрическими, осторожными кругами — три круга, три улицы, три дома. С теми людьми в спешке, суматохе первых дней войны, эвакуации, успели-таки провести работу, оставить их как связи до лучших времен. Можно себе представить всю сложность ситуации: выбрать в донельзя ограниченное время нескольких сочувствующих, но таких, кто не был на виду, не ходил в активистах и деятельных помощниках, чтобы и подозрения не пало на них у новых властей. Как бы там ни было, дело сделали, и теперь трое жителей городка значились в списке у подполковника Лялина: учительница Аурелия Гуцу, возчик маслосырзавода Петр Плугатару, механик городской водокачки Василе Бужор. Три человека — целая группа. С офицером-разведчиком и радистом — большая сила. Ну пускай, по военным временам, кого-то не окажется на месте: двое, даже один — это пристанище, информация, поиск данных для передач.
Так рассчитывали. Да чего-то, видно, не рассчитали…
К глинобитной старой хатке возчика Мурашов вышел довольно уверенно, по крепко сидящей в голове карте города. Дом стоял на окраине, в конце улицы, и капитан подумал, что это удобно — меньше глаз от соседей. На низеньком крылечке сидела девочка лет пяти и сшивала два цветных лоскутка.
— Ты Плугатару? — спросил Мурашов.
Она подняла лицо, кивнула.
— Как тебя зовут?
— Юлия.
— Где твой отец, Юлия? Он работает?
Девочка вскинула руку, словно заслоняясь от солнца; вскочила и убежала в дом. Оттуда послышался ее быстрый, взахлеб, разговор. В дверь выглянула молодая еще женщина с широким лицом.
— Кто вы? Что хотите?
— Мне нужен Петр Плугатару.
— Моего мужа уже два года нет в живых. Он погиб на фронте. Кто ты такой? Если из его бывших дружков — почему не знаешь об этом?
Вот это да-а… Мурашов сдернул шапку, вздохнул:
— Мир его душе… — и вдруг спросил: — А… на каком фронте он был?
— Кто его знает! Где-то под Одессой. Тогда в город пришло много извещений.
«Так ведь он воевал в фашистской армии, у румын!» — сообразил капитан. Ну, все верно: пришли румыны, началась мобилизация… Вот чепуха: человек, к которому он шел, считая своим, погиб, оказывается, с оружием в руках сражаясь против него, Мурашова, против его страны. Погано сделалось на душе.
Вдова исподлобья, тяжело глядела на него.
— Простите! Я нездешний, из Буджака, приехал по делам. И не знал, что Петра взяли в армию. Мир его праху!
Он поклонился, хотел идти, но женщина жестом остановила его:
— Постой!
Сходила в дом, вынесла рюмку и кусок хлеба с салом.
— Помяни его.
Мурашов перекрестился: «Да успокоит его господь!» — выпил, вытер ус. «Что ж, — решил он. — Второй заход начну отсюда же».
— Давно не бывал я здесь! Как пришли немцы с румынами, так и не бывал. Стало опасно ездить. Поймают — отберут лошадь, кэруцу[4] да еще и изобьют. А сегодня приехал по казенной надобности, привез сукно. Да… раньше у меня здесь было много друзей, было с кем выпить и поговорить. Не только с твоим Петром. Этот еще… как его… с водокачки… Василаке, да!
— Бужор?
— Да, да!
— Ты и его не найдешь сейчас: Василаке и еще шестерых арестовали еще до того, как погиб мой Петр. Радио они слушали, какие-то листки печатали, ветеринар с ними был, скот травил, что в Румынию собирались отправлять. Их всех повесили на базаре, на площади. Так что не ищи Бужора, напрасно будешь искать.
Еще один… Мурашов мотнул головой, с трудом улыбнулся:
— Ну и крепка твоя цуйка, хозяйка! Так и ударила в затылок. Говорил мне отец: «Не пей на зное!» До свиданья!
Вот так. Двух явок из трех уже нет. Про учительницу капитан не стал спрашивать у вдовы Плугатару: дочка ее, Юлия, была еще маленькая, так что она могла и не знать школьных работников. А еще — боялся сбить последнюю надежду, вдруг тоже скажут: ушла, уехала, пропала, нет ее…
По данным разведотдела, Аурике Гуцу было тридцать четыре года. Разглядывая ее фотографию — пышные волосы, длинный тонкий нос, губы в ниточку, сощуренные глаза, — майор Перетятько заметил: «Наверно, тоща, як та килька…» Характер в ней читался жесткий, резкий. Она была незамужем. «И нэ вийдэ! — слова того же Перетятько. — Кому вона така нужна?..»
Так ведь и здесь ты оказался неправым, майор Гавря! Когда Мурашов позвонил у палисадника учительского домика — аккуратного, обихоженного, в зелени, — дверь на крыльцо резко распахнулась, и мужчина в галифе, в начищенных сапогах прокричал высоким голосом:
— Что тебе надо, простолюдин?!
«Ишь ты!» — беспокойно подумал капитан, громко сказал:
— Мне нужна госпожа Аурелия Гуцу.
— Ты что, чей-нибудь родитель? Из деревни? Тогда приходи в школу и разговаривай там! Чего ходишь домой? Ну, говори! Я передам ей. Чего, ты не знаешь меня? Я учитель гимнастики, господин Ион Штефанеску!
Появление его — Мурашов сообразил — не сулило ничего хорошего. Однако он упрямо произнес:
— Мне нужна госпожа Аурелия.
Мужчина метнул на него свирепый взгляд и ушел в дом. Вскоре на крыльце показалась Гуцу. Она действительно была очень тощая, да еще и на полголовы выше своего избранника. Тот тоже вышел следом, но не спустился к калитке палисадника, как она, а остался стоять наверху, расставив ноги и уперев руки в бока.
