Мумонкан. Застава без ворот. Сорок восемь классических коанов дзэн - [13]

Шрифт
Интервал

будет похоронная служба по покойному монаху. Монахи очень удивились, потому что все пребывали в добром здравии, и никого не было в лазарете.[58] Они не могли понять, чем вызвано это распоряжение мастера. После трапезы Хякудзё провел их к основанию горы и посохом указал на тело лисицы, которое затем было предано огню.

Вечером Хякудзё поднялся на кафедру и рассказал монахам всю историю. Тогда Обаку спросил:

— Вы говорите, что старик ошибся в своем ответе и вынужден был провести пятьсот воплощений в шкуре лисицы. Но предположим, что он не допустил этой ошибки, что бы с ним случилось?

— Подойди ко мне, — велел Хякудзё, — и я скажу тебе! Обаку подошел к нему и наставил ухо. Хякудзё всплеснул в ладоши и воскликнул:

— Я думал, только у варвара рыжая борода, а оказывается есть еще один человек с рыжей бородой!

Учение буддизма хинаяны о карме изложить очень трудно. Судзуки пишет:

Принимая во внимание все имеющиеся факты, следует признать, что учение о кармической продолжаемости, особенно когда приходится описыватъ его проявления в реальной жизни, становится очень сложным. Кроме того, нет уверенности в том, что оно полностью оправдано с теоретической точки зрения.[59]

Однако с позиции буддизма махаяны акцент переносится на другую часть проблемы, а именно на то, как мы можем быть кармически обусловлены и в то же время свободны, как мы можем, не прекращая жить, выйти из сферы действия этого закона. В самом конце Песни о пути к просветлению Ёка Дайси[60] говорит:

Когда мы глубоко постигаем [что формы вещей не являются их реальностью], кармические препятствия воистину пусты. Если мы не постигли этого, мы продолжаем выплачивать наши долги [то есть по-прежнему ограничены обстоятельствами и должны подчиняться им].

Сравните это высказывание Ёка Дайси со словами мистера Уэллера — старшего в романе Бумаги Пиквика, в которых он говорит о том, что смерть необходима владельцам похоронных бюро. Это еще одна иллюстрация учения Эмерсона о воздаянии. Кроме того, в начале Песни о просветлении есть следующие строки:

Когда истина постигнута, люди и вещи не кажутся разделенными,

И в это самое мгновение наша Адская Карма[61] исчезает.

Като цитирует вопрос, который Губу задал своему учителю Тёса Кэйсину[62] по прочтении слов Ёка Дайси. Губу спросил: «Если после просветления кармические препятствия становятся пустыми, почему Арьясимха[63] и Второй патриарх[64] должны были искупать свои кармические долги?» Другими словами, если, достигая окончательного просветления, человек выходит из сферы действия закона причины и следствия, как может этот человек продолжать страдать от результатов своих поступков в прошлой жизни?

В девятой главе Евангелия от Иоанна мы встречаем очень похожий вопрос, заданный самому Христу:

И, проходя, увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым?

Этот отрывок интересен, поскольку мы видим, что евреи вообще и ученики Христа в частности были не так далеки от современных им религиозных воззрений, как принято считать. Кроме того, в Апокрифах (Мудрость Соломона, 8, 20) имеем: «Скажу вам, что, будучи праведным, я вошел в незапятнанное тело». Христос дает дзэнский, а не ортодоксально буддистский ответ:

Не согрешил ни он, ни родители его, но это для — того, чтобы на нем явились дела Божий.

А вот как Тёса отвечает своему ученику:

Существование во времени не подлинно;
Разрушение во времени не есть МУ.
Нирвана и выплата кармических долгов —
Это одно и то же.

Тёса, подобно Христу, призывает людей покинуть относительный, объяснительный, временной мир причины и следствия и войти в мир Святого Духа, в мир My. Это не означает, что мы должны перейти из этого мира в следующий, идеальный, совершенный мир. Сам Христос говорит: «Неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?» (Ин. 18, 11). Эта чаша есть чаша Кармы. Все определяется нашей готовностью пить из нее. Если мы пьем из нее как из чаши, данной нам Отцом, мы пьем воду вечной жизни.

Об ответе Тёса другой мастер, Догэн,[65] говорит, что это не ответ. О каком ответе не скажешь так? Все вокруг — My! My! My! Слава Божия! Слава Божия! И ничего больше.

Теперь мы можем перейти к собственно истории. Совершенно очевидно, что в ней описана маленькая драма, разыгранная Хякудзё в назидание монахам. Скорее всего, случилось следующее. Однажды утром во время прогулки Хякудзё обнаружил под камнем мертвую лисицу. В этот период проповеди Хякудзё посещал какой-то старик, который в этот самый день остался после проповеди и начал задавать вопросы о природе кармы. В конце концов он спросил:

— Не являются ли причина и следствие также пустыми?

На что Хякудзё ответил:

— Никто не может уйти от закона причины и следствия.[66]

Старик достиг просветления. После чего Хякудзё связал прежнее, непросветленное его состояние с безжизненным телом лисицы, которую он видел утром у подножья горы, и решил разыграть перед монахами небольшую сценку. Как всякий хороший учитель, Хякудзё знал о важности участия класса в учебном процессе и о ценности наглядных пособий. Поэтому он распорядился провести похороны по всем правилам. Монахи были очень удивлены, когда увидели, что лисицу хоронят с обрядами и распеванием сутр, как монаха. Когда их возбуждение, подогреваемое нелепыми догадками, достигло апогея, Хякудзё рассказал им изобретенную историю.