Мухтар - [11]

– Смотри, Вовка, у тебя он конфету не брал, а у меня враз проглотит.

Проводник небрежно бросил конфету собаке. Она отвернула голову в сторону и подобрала лапы, словно боялась об эту конфету обмараться.

– Ого! – подмигнул Глазычев жене. – Обиделся.

– На что?

– Ревнует.

– Да ну тебя, – засмеялась жена.

Подойдя к Мухтару, Глазычев погладил его твердой, сильной рукой по голове и тихо, в самое ухо, пояснил:

– Ты холостяк, а я женатый. У меня семья, Мухтар. Понял? Человеку без семьи живется так себе. Как собаке ему живется, понял?

– Балуешь его, Коля, – сказала жена.

– А чего он в жизни видит? – сказал Глазычев. – Из клетки на работу, с работы обратно в клетку…

Тем временем дела Мухтара на службе пошли в гору. Слава его началась с пустячного воровства, однако, раскрывая эту кражу, собака Глазычева, как выражаются проводники, «хорошо сыграла», и о ней заговорили уважительно.

В одном из пригородов, на Карельском перешейке, дважды в течение месяца обкрадывали кладовую военного санатория. Из кладовой уносили продукты и вино. В первый раз выезжал в санаторий Дуговец с Доном, обшарил все окрестности, вернулся в питомник ни с чем, ругая администрацию санатория дурными словами: во взломанную кладовую лазали все кому не лень, территория затоптана больными, собаке там делать нечего.

– Сама, наверное, администрация и тиснула продукты, – заключил Дуговец. – У директора и кладовщицы морды – пробы негде ставить.

Во второй раз отправили на кражу Глазычева.

Старший оперуполномоченный, поехавший вместе с ним, рассказал ему по пути, что из военного округа уже раздраженно жаловались в Управление комиссару на беспомощность угрозыска.

– На крайний случай, – предложил оперуполномоченный, – примем такое решение. Я сделаю разработочку, выясним подозреваемого, а собака пускай по твоему сигналу его облает. С перепугу он, может, и расколется…

– Не подойдет, – сказал Глазычев. – Я люблю работать чисто.

В санаторий они прибыли рано утром, но подъем уже прозвонили и народу в усадьбе толклось порядочно. Слух о том, что вторично обворована кладовая, разнесся мгновенно, больные бродили группами, шумно обсуждая ночное событие.

Кладовая помещалась позади кухни, в углу усадьбы. Здесь сейчас тоже стояли люди: начальник санатория в военной шинели, какой-то старичок в пижаме, кладовщица в белой куртке, культработник с баяном и стройный, высокий капитан в кителе с пограничными петлицами. У ног капитана сидел красавец пес, немецкая овчарка.

Все, кто стоял здесь, обращались почему-то не к начальнику санатория, а к симпатичному старику в пижаме. Увидев это, старший оперуполномоченный протянул ему свое удостоверение и представился, но старик пожал узенькими плечами.

– Я – отдыхающий. Вот начальник санатория.

У начальника лицо было размыто красными пятнами, он рассеянно взглянул на уполномоченного, на Глазычева, на Мухтара и спросил:

– Вы с собакой?

Затем обернулся к старику:

– Товарищ генерал, из уголовного розыска тоже прислали собаку.

– Ну что ж, – сказал старик, – как говорится, один ум хорошо, а два лучше. Пусть побеседуют с капитаном, он им расскажет обстановку… Да бросьте вы так волноваться, Евгений Борисович, – улыбнулся он начальнику санатория и покачал свой по-солдатски стриженной седой головой. – На фронте были храбрым офицером, а сейчас трусите…

– На хозяйственной работе страшнее, товарищ генерал, – ответил начальник, тоже пытаясь улыбнуться, но вместо улыбки у него дернулись губы, и с внезапной злой горечью он добавил: – На войне я, по крайней мере, знал, из-за чего могу погибнуть…

Оперуполномоченный вместе с Глазычевым отозвали капитана в сторону. Оказалось, что этого пограничника с собакой сегодня поутру вызвал из соседней части генерал, который тоже был пограничником.

Капитан держался с милицейскими уверенно, разговаривал иронически, особенно с Глазычевым: низенький проводник в своей трепаной кепчонке и видавшем виды плаще, очевидно, не вызывал в этом подтянутом офицере никакой веры и уважения. А может, и просто он принадлежал к той породе военных, которые недолюбливают милицию.

– Собачонка у тебя сугубо гражданская, – сказал он Глазычеву. – Лапку умеет давать?

– А вы попробуйте, товарищ капитан, – простодушно предложил Глазычев. – Она как раз с утра не завтракала.

Оперуполномоченный стал вежливо расспрашивать капитана. Тот отвечал лаконично. Поскольку вызвали, постольку приехал. Применял своего пса, хотя в данных конкретных условиях это занятие совершенно бессмысленное, исключительно для провождения времени. Тут с ночи ездили по территории грузовики, залили кругом бензином.

– Пойду-ка я поговорю с народом, – сказал оперуполномоченный.

Глазычев вынул папиросы, протянул капитану, тот был некурящий.

– Вы с какого места, товарищ капитан, давали собаке след? – спросил Глазычев.

– С какого надо, с такого и давал. Ревизор нашелся!

– Я ведь потому спрашиваю, – терпеливо объяснил Глазычев, – что мне неохота водить своего Мухтара там, где вы ходили со своей собакой.

– К твоему сведению, – сказал капитан, – где мой пес работал, там другому уже делать нечего.

– Попыток не убыток, – сказал Глазычев.