Муха и влюбленный призрак - [5]

— А вам-то зачем это? Из своего кармана запла­тили за такую дурь, чтобы лишить детей игры. Боре­тесь с суевериями?

— Борюсь, — глядя в сторону, ответил историк.

— Никакое это не суеверие, — сказала Маша. — Петькина мама видела Белого Реалиста, когда в школе училась. И еще одна девочка, только она уехала жить в Сочи. А в прошлом году — Настя Говорова из один­надцатого класса. И все поголовно вышли замуж.

— Вот видите, Николай Георгиевич! — оживился историк. — Взрослая девочка, в восьмой класс пой­дет, а верит в призраков.

Маша фыркнула:

— Я верю не в призраков, а людям. Все говорят одно и то же: Белый Реалист молодой, интересный. И по виску непрерывно течет кровь. Непрерывно! Стали бы они врать, тем более что все замуж вышли! Петькиной маме он сказал имя жениха — все точно.

А Насте Говоровой не захотел говорить, но сделал рукой так, — Маша нарисовала в воздухе круг, — и она сразу поняла, что у нее муж будет шофером. Руль же круглый. И колесо.

— Так мясорубку крутят, — проворчал Иванов. А Евгень Евгеньич сказал:

— Земля тоже круглая. Может, он имел в виду ка­питана дальнего плавания.

— Может, — согласилась Маша, — только шофер уже был у Насти на примете.

Из пелены дождя вынырнула школьная ограда. На каменных столбах еще сохранился знак Бобрищева: две кефали, как половинки круга — одна головой вверх, другая головой вниз. В детстве Маша думала, что кефали играют в салочки. А потом узнала, какие они хищные, присмотрелась к разинутым ртам и по­няла, что каждая норовит вцепиться другой в хвост.

— Ближе не подъехать — ворота закрыты. Вам-то что, а нам бежать по дождю, — сказал завхоз.

— Не сахарные, — буркнул Евгень Евгеньич и вышел под ливень. Его сразу же окатило как из вед­ра. Историк потянул к себе коробку с замком.

— Машина хорошая. Другие на такую машину за всю жизнь заработать не могут, потому что не пиани­сты, а честные труженики! — попрощался Иванов. Вид у него был торжествующий. Маша поняла, что завхоз давно обдумывал эту фразу.

* * *

Первого сентября замок оказался на двери в подвал, а историк — в больнице. Он зашел в школу печальный, с блокнотом. На одной странице было написано: «Здравствуйте». На другой — «Попал вчера под дождь и потерял голос. Поеду в Сочи лечиться». Его расспрашивали, а Евгень Евгеньич показывал готовые ответы или писал новые.

Литературу в школе вел директор. На уроке у восьмиклассников он вспомнил, что собирался о чем-то спросить историка, и послал Машу за ним.

Учительская оказалась заперта, а в двери кабинета истории торчал ключ. Маша дернула ручку — тоже заперто. Было ясно, что Евгень Евгеньич уехал в больницу. Непривычно тихий коридор школы казал­ся таинственным. Из любопытства Маша заглянула в кабинет. На столе, придавленная мелком, лежала за­писка. Маша рассудила, что раз Евгень Евгеньич оставил ее здесь, то никаких тайн от восьмиклассников записка не содержит и можно ее прочитать.

А. С.!— писал историк (А. С. — это Андрей Сер­геевич, директор). — В шкафу кассета со «Спарта­ком». Поставьте шестиклассникам, и успеете подго­товиться к уроку для восьмого. Продержитесь дня три-четыре. Сегодня же напишу своему институт­скому однокашнику в Севастополь. Он сейчас не у дел и, надеюсь, подменит меня. Очень сожалею, что таквышло.

Искренне ваш Е. Степанов.

Р. 5. Убедительно прошу никому не доверять ключ

от подвала.

Маша взяла записку, и вдруг на стол спорхнула еще одна. Видно, листки слиплись в блокноте, и Евгень Евгеньич случайно вырвал лишний. Во второй записке объяснялось, где лежат кассеты с историче­скими фильмами, где плакаты и все такое. Последним был «ключ под Сократом» с припиской: «Толич! Можешь сам убедиться. Я дошел до № 5. Не будь свиньей, дождись...» Продолжение осталось на дру­гом листке блокнота.

Маша приподняла гипсовый бюст Сократа. Внут­ри он оказался пустым, и под ним действительно лежал ключ с двумя хитро выпиленными бородками.

Судя по всему, Толич был тем севастопольским однокашником Евгень Евгеньича. Он так и не прие­хал. А Евгень Евгеньич разболелся. Ему пришлось делать операцию на голосовых связках. Историю кое-как, по учебнику, преподавал директор.

Глава II

«ПАРА» ИЗ-ЗА ПЕТЬКИ

Всем известно: после драки кулаками не машут, что с воза упало, то пропало, а что написано пером в классном журнале, то не вырубишь топо­ром. Но покажите мне человека, которому не хоте­лось бы хоть на секундочку вернуться в прошлое! Ко­гда еще цела разбитая посуда, когда не сделаны глупости и не застарели обиды. Уж тогда мы легко исправили бы все. о чем сейчас жалеем.

В стекло билась злая осенняя муха, и Петька об­стреливал ее жеваной бумагой из трубочки. Дежур­ный разносил по партам листки со вчерашней кон­трольной, но Петька даже не смотрел в его сторону. Он все списал у Маши и мог не волноваться.

— Восемь двоек и ни одной пятерки! — вздохнул математик Деревяныч. — Билоштан, разумеется, — два, Воронин — два, Ярошенко — два. Сама Шушкова — и то троечка с большой натяжкой. Стыдно!

Маша получила свой листок и расстроилась. В од­ном примере Деревяныч вписал ей красными черни­лами потерянный множитель, а отметку не поставил. Забыл?