Муха и сверкающий рыцарь - [20]

— Не жалко, — сказала она. — Просто некоторые шастают по грязным чердакам, а после таскают в постель блох.

Барс пристыженно фыркнул и соскочил на пол. Маша думала про Деда.

Полковник Алентьев добывал военные тайны, сидел в тюрьме, потерял сына и много лет спустя вернулся на Родину. О нем писали в газетах. (Да-да! То, что много лет назад знали только несколько человек в разведке, теперь мог прочитать любой!)

А Дед собрал эти газеты, присвоил себе чужую жизнь и явился в Укрополь: «Здравствуй, Маша! Я твой дедушка!» И все-таки Маша про себя называла Дедом его, а не настоящего полковника Алентьева. Потому что Дед, а не полковник Алентьев сказал ей правду об отце. Дед, а не полковник раскусил Петьку: «Он в тебя влюблен». Дед спасал Самосвалова! Ведь еле жив остался. Тогда никто не знал, что Самосвал может сам выбраться из подводной лодки. Дед торопился привязать к ней поплавок, чтобы не потерять нужное место в море и спасти человека. Подлецы и воры так не поступают.

Если бы Маша выбирала себе дедушку, то не хотела бы другого. Но почему он ворует?!

Наверное, Дед надеялся поживиться чем-нибудь посерьезнее, чем несколько тысяч рублей из белого конверта. Ведь многие думают, что журналисты богатые. Дед же не знал, что мама до сих пор платит долги за дом. А когда все обыскал и все понял, то даже не взял сломанную цепочку и обручальное кольцо… Значит, осталась у него совесть!

А мама ничего не поняла. «Дочь, ты вся красная, у тебя не температура?» Она же не видела Деда и не могла знать, что в газете не его портрет. Хотя, если вспомнить мамин рассказ, она и настоящего полковника Алентьева не видела. Ей хоть негра приведи, она бы обрадовалась: «Ах, Николай Георгиевич, Сережа столько о вас рассказывал!»

Маша не сказала ей, что Дед самозванец. Сама себе дивилась, но почему-то не сказала.

Глава X Знаменитый Триантафилиди

Кажется, сквозь сон она слышала какой-то шум, но, когда проснулась, шум не повторился. Помалкивал телевизор, не визжала соседская пила. Барс? Вот он, в ногах. Все-таки забрался ночью на кровать и спит. На полу дырявая тень от молодого абрикосового деревца за окном. А на подоконнике…

На подоконнике лежал помидор величиной с арбуз!

Маша вскочила с постели, нечаянно придавив Барса. Ошалевший со сна кот полоснул когтями, оцарапал ей ногу и удрал в окно. При этом он смахнул с подоконника помидор, и обман раскрылся. Помидор падал медленно, перевернувшись вниз листиками. Изнанка у них была серая и на вид замшевая. Ясно: листики вырезаны из лопуха, а помидор — воздушный шарик. Он был так хитро завязан, что стал не яйцом, как обычно шарики, а приплюснутым, вроде настоящего помидора. Петькина шуточка!

— Ты где? — громко спросила Маша.

Над подоконником вынырнула рыжая голова.

— Классно, да? — Петька тянулся рукой, пытаясь достать шарик с пола.

— Классно. Я почти поверила. А почему шарик непрозрачный?

— Я краски внутрь напустил.

Петька лег животом на подоконник, дотянулся до шарика…

БАХ!

То ли он сильно сжал шарик, то ли в полу попался гвоздь. Брызги красной краски хлестнули по обоям, по столу, по экрану телевизора. Больше всего досталось автору розыгрыша. Петька сам стал как синьор Помидор в детской книжке.

— Вот так всегда, — хладнокровно заметил он, утираясь ладонью. Краска только сильнее размазалась по щекам. — Идеи у меня блестящие, а исполнение недотягивает.

— Краска хоть не масляная? — спросила Маша. Было жалко телика.

— Гуашь, отмоется.

— Ага, и с обоев отмоется?.. Скройся, я оденусь.

Петька сполз обратно за окно. Стоял он, между прочим, на маминых гладиолусах.

— Цветы не помни! — крикнула Маша.

— Не, я их пересадил.

Маша надела платье и подошла к окну. Действительно пересадил. Под окном осталась проплешина голой земли, а лишние гладиолусы были кое-как прикопаны в сторонке.

— Они же завянут, макропод несчастный!

— Не успеют, — отмахнулся Петька. — Недельку проживут, а там — в школу. Подаришь их училке.

Он помолчал и вдруг сказал с умильной, красной от краски физиономией:

— Маш, я созрел. Хочешь, будем в школу под руку ходить? А кто дразниться станет, в глаз дадим!

— Вдвоем?

— Необязательно, — замялся Петька. — Если кто из нашего класса или даже из девятого, так я могу и один подраться. А если из десятого-одиннадцатого, ты же мне поможешь?

Честно признаться, Петька ничуточки ее не интересовал. Рыжий, вредный, с несмешными шуточками — не интересовал, и все тут. Но когда на тебя, как с елки, сваливается даже такое сокровище, как Петька, от него жалко сразу отказываться. Надо еще подумать, а вдруг его можно приспособить для чего-нибудь полезного.

— Давай попозже, — сказала Маша, подбирая слова, чтобы не обидеть Петьку. — Сначала просто так походим, а со второй четверти или лучше с будущей осени — под ручку. В этом деле главное не торопиться, Петька. Ты посмотри: одиннадцатиклассники ходят с девушками — и никто не дразнится.

Под краской было плохо видно, но, кажется, Петька покраснел от досады.

— Ты еще скажи, что надо ждать до одиннадцатого класса. Да мой Витька в шестом уже целовался! Он сам говорил.

— Ну и ты говори, только не про меня. Трепло твой Витька. — Маша не любила старшего Соловьева. Он учился в Сочи на матроса, пил портвейн и дрался морским ремнем с тяжелой бляхой.