Мудрая змея Матильды Кшесинской - [37]

Сырой и несколько затхлый воздух (так и хотелось сказать, что это дух средневековья) в глубокой, защищенной от ветров долине реки Серен сейчас был пронизан солнечными лучами и благоухал ароматами жареной с яблоками кровяной колбасы (самой вкусной еды на свете!), только что выпеченного хлеба, кофе и молодого розового вина. Поднимавшаяся тошнота мигом канула назад, в бездны Алениного желудка.

Итак, наша героиня приободрилась и осмотрелась.

Сам брокант, как всегда, располагался на центральной площади в окружении множества магазинчиков и кафе в традиционных фахверковых зданиях[28]. На ближних улочках растянулись лотки заезжих торговцев, которые по базарным дня слетались в Нуайер, точно зная, что без прибыли не останутся, чем бы ни торговали – от фруктов и хозяйственных мелочей до самодельного мыла или поддельных часов по пять евро за штуку (срок годности – один час). Как всегда, остро, пряно, нездешне пахло от цветастых шаровар и шарфов, которые сюда ежегодно привозил седой смуглый сухощавый красавец с серьгой в ухе, до того похожий на пирата, что Алена пребывала в уверенности, что он ограбил-таки корабль с контрабандой и привез товар в Мулян, даже не подозревая, что вся контрабанда делается в Одессе, на Малой Арнаутской улице…

В одном переулке Алена заметила знакомую длиннорукую фигуру. Жак, внук мадам Бланш, стоял у прилавка со стеклянными поделками и пристально их разглядывал. Алена обожала цветное стекло, однако общаться с этим русофобом ей совершенно не хотелось, поэтому она свернула в другом направлении – и буквально через минуту увидела стоящие на легких складных мольбертах полотна Маргарит Барон, к которым бросилась, как к родным.

Надо сказать, при дневном свете картины выглядели лучше, чем на чердаке, хотя беды, причиненные временем, теперь буквально били в глаза. Алена достала телефон и сделала несколько снимков – у нее почему-то возникло ощущение, что ей еще не раз захочется взглянуть на эти полотна – потом, через некоторое время, – а она привыкла доверять своим ощущениям. Убрала телефон, всмотрелась в портрет девушки в черном платье с брошью – и покачала головой. Еще вчера этот портрет вызвал у нее кое-какие подозрения, а сейчас они еще упрочились. Внимательнее рассмотрела она и молодого светловолосого человека, того самого, чье лицо видела на чердаке. Типичная белокурая бестия. Фашист, оккупант – фриц, как говорили в войну.

– фрицы-рицы, – пробормотала Алена. – Рицы, рицци… Рицци!

«Тебя прислал Рицци?» – испуганно спросила мадам Бланш, когда вообразила, что письмо принесла Алена. Рицци вполне может быть уменьшительным именем от Фриц. То есть фрица, которого рисовала Маргарит Барон, могли звать Фриц. Но ведь он давно умер, наверное! Не думает же мадам Бланш, что это именно он прислал то письмо с угрозами?

Хотя она-то жива, почему бы ему не быть живому?

Итак, Фриц, он же Рицци, приезжает из Германии в Бургундию и ни свет ни заря тащится в Мулян, чтобы бросить на ограду мадам Бланш загадочное письмо? Но что же, что вынудило его сделать это через столько лет после войны?

Алена невольно огляделась, всматриваясь в лица мужчин, которым могло быть за девяносто. Таких вокруг оказалось не так уж мало: морщинистых, иногда сгорбленных, порою с трудом передвигающих ноги, но вполне жизнерадостных и хорошо одетых туристов. В выходные дни их так и влечет в средневековый Нуайер. Кто же из них прибыл из Германии?

Или… Неужели?

Да-да, вполне возможно!

– Мадам!

Алена так увлеклась этой внезапной догадкой, что даже вздрогнула, услышав радостный воглас Маршана, который выскочил из своего серого «броневика» (машинам торговцев, в отличие от автомобилей туристов, разрешалось стоять на площади).

– Счастлив видеть вас вновь! Прошу извинить, вчера я находился в таком замешательстве, что даже не удосужился представиться вам. Меня зовут Жан-Батист Маршан.

Алена совершила враз два мимических движения: проглотила вопрос, с какого же это перепугу вчера находился в замешательстве уважаемый антиквар, и сморщила нос, услышав его имя. Несколько лет назад, во время расследования преступления в шато Танле, она познакомилась с одним Жаном-Батистом. Это знакомство оказалось очень неприятным и, можно сказать, вредным для здоровья[29]. Впрочем, Иоанн Креститель (по-французски Жан-Батист) – очень распространенное имя. Даже в Муляне обитает один такой Жибе (именно так придумал сокращать священное имя) – славный парень, однако с изрядными закидонами, да еще косноязычный до такой степени, что даже настоящие французы понимают его не без труда, а уж Алена не понимает вообще ничего из того, что он там лопочет.

– Только умоляю, – поспешно сказал Маршан, – не называйте меня Жибе! В Муляне есть один такой…

– Представьте, я как раз о нем вспомнила, – невольно расхохоталась Алена. – Мне тоже не нравится это Жибе. Я буду называть вас просто мсье Маршан, согласны?

– Если хотите, – не без нотки разочарования пробурчал Маршан. Кажется, он предпочел бы, чтобы его называли просто по имени. Но это, с точки зрения Алены, было преждевременной фамильярностью. Существуют же, в конце концов, приличия! – А мне к вам как обращаться?