Мучная война - [94]

Схватив трость, он несколько раз постучал по полу. Словно по команде, подмастерья склонили головы над работой.

— Ах, эти вольности, — продолжил он. — Настали времена сюртуков, жилетов, двубортных курток с двумя рядами пуговиц. И они хотят, чтобы достойные люди носили такие костюмы! Да эта мода пристала разве что хлыщам, что шляются по улицам без дела! Вы только подумайте! Панталоны с застежкой спереди в виде клапана! Долой панталоны с завязками под коленом! Подавай им фрак из ратина или тика, галстук из черной тафты, и косу, приподнятую гребнем! Бархат зимой, шерсть, крашенина и нанка летом. Мелкая вышивка, вышивка по вышивке! Во имя простоты все распарываем и перешиваем! Как же, ведь теперь Лондон задает тон!

Не обращая внимания на сдавленный смех подмастерьев, Вашон с видом оскорбленного достоинства опустил голову. Но скорби его хватило ненадолго.

— А если обратиться к дамам… О, к счастью, мое искусство не для них. Один из моих собратьев по благородному ремеслу написал мне, что жена его отправилась в Оперу «в платье из мягкой ткани приглушенных тонов, украшенном точечкой скорби посреди сверкающей искренности. Ее туфельки цвета волос королевы и расшитые взрывами коварных бриллиантов, сраженных диковинными изумрудами, явили собой прекрасное дополнение украшенной перьями непостоянства шляпки а-ля уверенное завоевание, прикрывавшей каскад локонов, струившихся возвышенными чувствами. Плащ цвета брюшка молодой блохи, надетый поверх платья цвета кошки встреченного вчера нищего, позволял видеть стройную щиколотку, обтянутую чулком цвета опалового отчаяния, а изящные ручки прятались в муфте моментального волнения»! Да это просто карта страны Нежности! И, заметьте, сие безумие побеждает. Роскошь перестала быть пороком исключительно сильных мира сего. Уроки скромности уже пора давать народу!

По мнению Николя, Вашон преувеличивал. Собственно, он сам пополнял свой кошель за счет бешеной гонки за модой. Николя не мог припомнить, чтобы цены у мэтра когда-нибудь шли вниз.

— И вы следуете этой моде?

— А что остается делать? Я следую ей, но умеряю ее капризы, сохраняя то, что всем к лицу. Если взять, к примеру, фрак, то я готов смириться с маленьким стоячим воротником, убрать складки со спинки и уменьшить обшлага, избавив их от привычного ряда пуговиц.

— Все же мне кажется, что народ по-прежнему далек от фатовства. Вы сами видели, как он взволнован.

С непроницаемой физиономией взирая на Николя, мэтр Вашон на всякий случай бросил гневный взор на выводок подмастерий, усердно работавших иголками, а потом схватил комиссара за рукав и потащил в крошечную гостиную, где стояло два больших зеркала-псише, и резко захлопнул за ними дверь.

— Господин маркиз, где, по-вашему, ключ к этим сварам, к этим беспорядкам, что бушуют у наших стен и будоражат умы от провинции до Версаля и от Версаля до Парижа?

— Полагаю, вы, как всегда, прекрасно обо всем осведомлены, а потому сгораю от нетерпения выслушать все, что вы мне скажете. У вас настоящий талант — да что я говорю? — гений, не ограничивающийся ножницами и иглой. Ваш любознательный ум разбирается не только в том, что видно невооруженным глазом, но и понимает глубинные причины событий.

Опираясь на свою вечную трость, мэтр Вашон, словно монарх, принимал величественные позы, размноженные двумя стоявшими друг напротив друга зеркалами, и с блаженным видом внимал Николя.

— Да-да-да, в том, что вы говорите, есть немало правды, даже если вы иногда и перехлестываете, — с лицемерным и отнюдь не скромным видом проговорил портной. — Если бы я дерзнул поведать вам…

Николя молчал, побуждая мэтра продолжать.

— Вам известна моя скромность, — произнес комиссар. — Лишь однажды я сделал исключение…

Портной помрачнел; на его вытянутом лице появилось выражение оскорбленной невинности. Лицо инквизитора, взирающего на упорствующего еретика, повторно впавшего в заблуждение.

— Сударь! Исключение?..

— Да. Однажды я сказал его величеству: этот достойный господин Вашон…

— Этот достойный господин Вашон. Вы так и сказали его величеству?

— Разумеется. Вы знаете, как я высоко вас ценю. После того, как вы подобрали мне зеленый фрак, способствовавший тому благоволению, кое мне удалось снискать подле покойного короля и маркизы де Помпадур, моя признательность постоянно возрастает.

Разволновавшись, мэтр Вашон смахнул слезу.

— Какое счастье! — с благоговением произнес он. — Да, так вот, то, что я вам сообщу, может заинтересовать самого короля. Вы знаете, ко мне в лавку приходят очень знатные господа…

— Не сомневаюсь, ибо для этого есть все основания.

— Однако некоторые из этих могущественных сеньоров… О! очень немногие, ибо я хожу только к самым знатным… в общем, они просят, чтобы я пришел к ним домой.

— Разумеется.

— Надеюсь, вы понимаете, что им приходится просить и умолять, чтобы я согласился?

— Иначе и быть не может.

— И что только принцы крови имеют право на подобную привилегию?

— Вне всякого сомнения.

— Вы всегда меня понимали. Короче говоря, я был в Тампле у монсеньора принца де Конти. Приступив к примерке, мне стало ясна adaequatio[44] объекта моему шедевру. Великолепно!