Мучная война - [6]

В довершение трапезы принесли огромное блюдо хвороста, воздушных ромбиков из легкого теста, обжаренных в масле и посыпанных сахаром. Семакгюс заявил, что это лакомство прекрасно дополнит омлет его собственного изобретения. Дабы слова не расходились с делом, он метнулся к очагу, схватил пару десятков яиц, решив, что их достаточно для четырех отменных едоков, и в мгновение ока разбил их, отделяя желтки от белков. Желтки были смешаны и взбиты с сахаром при помощи вилки, а белки взбиты венчиком в крепкую пену. Затем обе массы осторожно соединили вместе и аккуратно вылили на большую сковороду, где уже шкворчало сливочное масло. Под действием жара на глазах у изумленных путешественников омлет вздулся до невероятных размеров. Семакгюс обильно посыпал омлет сахаром, а затем, достав из-за пазухи фляжку выдержанного рома, вылил изрядное количество содержимого на сковороду и поставил ее на огонь. Ловко стряхнув пахнущий карамелью омлет на блюдо, он полил его алкоголем, подожженным с помощью головешки. Синеватый свет озарил радостные лица сотрапезников. Хрустящий хворост прекрасно сочетался с нежным сладким вкусом пышного омлета, глазированного сахарной корочкой. Путешественники надолго замолчали, и только чей-нибудь восхищенный вздох время от времени нарушал тишину.

Зима никак не хотела уходить; холод столь прочно укоренился в жилищах, что даже самый жаркий и постоянно поддерживаемый огонь не мог их согреть, невзирая на старательно законопаченные щели. По наблюдениям Николя, крестьяне, встреченные ими на почтовых станциях, выглядели чрезвычайно озабоченными: ведь суровая зима пришла на смену чрезвычайно холодной осени. Говорили, что щедрый урожай фруктов уже погиб. Многие опасались голода и разорения, двух бедствий, предвестницей которых обычно является долгая и холодная зима. Действительно, в иные дни иней не таял до самого полудня, и только когда солнце смягчало разлитый в воздухе холод и растапливало снег, начинали подтаивать и наледи. По ночам дули прилетевшие с севера ветры, приносившие с собой снеговые тучи, и природа вновь застывала до следующего полудня.

Страсбург поразил Николя своей красотой и богатством. Собор из розового песчаника, высившийся над покатыми крышами, привел его в восхищение; он вспомнил, как вечерами на кухне Катрина Госс, рассказывая о своих родных краях, непременно упоминала этот собор. Путешественники запаслись солониной, салом и копчеными ребрышками, для которых Семакгюс прикупил еще несколько горшочков с обожаемым им хреном. Николя приготовил спутникам сюрприз. Вспомнив, как однажды Ленуар вспомнил фуа-гра по рецепту маршала де Контада, он спросил про кушанье у повара в гостинице. Поломавшись, тот ответил, что Клоз, повар маршала, являющийся, как и он, уроженцем Нормандии, получил от хозяина приказ ни в коем случае не разглашать секрет приготовления паштета. Но, разумеется, земляки могли бы… Словом, перед отъездом путешественники насладились паштетом из фуа-гра в шубке из мелко нарубленного телячьего фарша запеченным в тонком слое теста, превратившемся в процессе пребывания в плите в хрустящую золотистую корочку. На протяжении всего вечера общество радовал сопровождавший трапезу сладкий Trottacker с виноградников Рибовиля.

Монотонность путешествия усугублялась усталостью и отсутствием движения. Незнакомые пейзажи, проплывавшие за окнами, то и дело застилали туман или снежная мгла. К счастью, шевалье де Ластир, с каждым днем раскрывавший все новые и новые свои таланты, умел оживить любой разговор, сделав его беззаботным и легким. Усиленно посещая парижские салоны, он познакомился со всеми модными нынче развлечениями. Из сложенного в несколько раз листа бумаги он с ловкостью вырезал силуэт, затем разворачивал лист и получал целую гирлянду забавных человечков. Всегда готовый вырезать очередной силуэт, он пользовался почтовой бумагой Семакгюса, пока, наконец, хирург не положил конец этой забаве, заявив, что чем дальше от Парижа, тем почтовые тарифы становятся все выше; следовательно, надобно экономить его прекрасную тончайшую бумагу и писать на ней самым что ни на есть убористым почерком. Раздосадованный шевалье обнаружил познания в еще одном, модном среди мужчин занятии: он вытащил рукоделие и, натянув основу на пяльцы, с мрачным видом принялся вышивать собственный герб. Когда же к нему вернулось хорошее настроение, он стал развлекать общество рассказами о своих кампаниях. Как-то раз он с горечью признался, что надеется, что миссия в Вену принесет ему долгожданное вознаграждение за долгую службу. Если бы награды вручали на поле боя, то он давно бы имел все возможные отличия, но увы, лишком часто мужество оценивали в кулуарах, а награды раздавали незаслуженно. Поводом для отличий служили подвиги в придворных, а чаще всего в альковных баталиях, а потому самыми удачливыми чаще всего оказывались те, кто никогда не слышал канонады. Поэтому награда не раз уплывала у него прямо из-под носа. Друзья стали утешать заслуженного воина, а Семакгюс даже открыл очередную бутылку, дабы выпить за его будущие успехи.