Мученики пера - [18]

— Гдѣ вашъ отецъ, миссъ Юль? спросилъ позади нея чей-то голосъ.

Она обернулась и пожала руку толстому, лысому старику, съ веселыми, пытливыми глазами, довольно неряшливо одѣтому.

— Отецъ ушолъ домой, отвѣтила Мэріанъ.

— Жаль! Я хотѣлъ сообщить ему нѣчто очень важное. Ну, все равно, скажу вамъ. Только вы, пожалуйста, никому ни слова, кромѣ вашего отца.

Мистеръ Куэрмби — такъ звали старика — придвинулъ стулъ и сѣлъ возлѣ дѣвушки. Онъ казался радостно возбужденнымъ и заговорилъ почти шопотомъ, значительно подчеркивая каждую фразу.

— Я видѣлся съ Уолкеромъ, — вы знаете Уолкера? Нѣтъ? Это одинъ дѣлецъ, большой пріятель Раккета; а Раккетъ, вы знаете, издатель «Study».

Мэріанъ сдѣлала утвердительный жестъ.

— Вы слышали, конечно, что Фэджъ оставляетъ «Study»?

— Папа говорилъ...

— Такъ вотъ, я видѣлся сегодня съ Уолкеромъ, и онъ съ первыхъ-же словъ спросилъ меня: «Вы знакомы съ Альфредомъ Юлемъ?» — «Знакомъ». — «Скажу вамъ по секрету, что Раккетъ подумываетъ предложить ему редакцію «Study». Я, разумѣется, пришолъ въ восторгъ. А вы что скажете?

— Это было-бы очень хорошо.

— Надѣюсь! Ха-ха!

У мистера Куэрмби смѣхъ былъ особенный, сдержанный, отъ привычки постоянно быть въ читальнѣ.

— Помните-же: никому ни слова, кромѣ вашего отца. Да и ему осторожнѣе; онъ человѣкъ нервный, слишкомъ легко возбуждается.

Выйдя изъ музея, Мэріанъ сѣла въ омнибусъ и, доѣхавъ до одной изъ отдаленныхъ и тихихъ улицъ съ небольшими домами, вошла въ одинъ изъ нихъ. Опрятная внѣшность этого дома сулила комфортъ и порядокъ внутри; на окнахъ были чистыя кисейныя гардины; ручки и бляхи входной двери блестѣли какъ золото. Дѣвушка отперла дверь своимъ ключемъ и поднялась наверхъ, никого не встрѣтивъ. Вскорѣ она опять сошла внизъ и вошла въ лицевую комнату, служившую залой и столовой. Комната была меблирована комфортабельно, но безъ лишнихъ украшеній. У стѣнъ, на которыхъ висѣли хорошія гравюры, стояли полки съ книгами, — избыткомъ библіотеки хозяина. Обѣденный столъ былъ уже накрытъ: Юли обѣдали въ пять часовъ, чтобы выгадать длинный вечеръ, что такъ важно для литературныхъ работниковъ.

Въ это время вошла маленькая, худенькая женщина, одѣтая въ простое сѣрое платье. Лицо ея, очевидно, никогда не отличавшееся красотой и не принадлежавшее къ типу лицъ интеллигентныхъ, дышало кротостью и добротой, но постоянно носило напряженное выраженіе человѣка, силящагося что-то понять.

— Что такъ рано, Мэріанъ? спросила она, притворивъ за собою дверь и садясь.

— Голова немного разболѣлась.

— Что ты? Опять!

Мистриссъ Юль выражалась довольно правильно и въ интонаціи ея не было ничего рѣзко-вульгарнаго; но у нея прорывались иногда обороты и слова, употребляемые бѣдными лондонскими классами. Этотъ запахъ лондонскихъ трущобъ не выдохся изъ нея даже за время многолѣтняго общенія съ образованными людьми. Манеры ея тоже не отвѣчали понятію о «дамѣ». Въ обращеніи съ дочерью она была сдержанна, — говорила съ нею скорѣе тономъ преданной слуги, чѣмъ матери, и незамѣтно наблюдала за нею съ какимъ-то удивленнымъ любопытствомъ. Она никогда не могла настолько освоиться съ огромною разницей между нею и ея дочерью, чтобы считать эту разницу обыкновеннымъ и неважнымъ фактомъ; умъ, таланты, чуткость и грація молодой дѣвушки служили для матери постояннымъ предметомъ удивленія. Высказывая въ разговорѣ съ нею какое-нибудь мнѣніе, она дѣлала это вопросительно, хотя-бы была вполнѣ увѣрена въ своей правотѣ.

— Выходили вы сегодня? спросила Мэріанъ.

— Да; я была въ Голловаѣ.

Мистриссъ Юль произнесла эти слова со вздохомъ и сдѣлала грустное лицо. Въ Голловаѣ жили ея родственники: замужняя сестра съ тремя дѣтьми и братъ. Она не смѣла говорить объ этихъ родственникахъ при своемъ мужѣ, который никогда не имѣлъ съ ними никакихъ сношеній; но съ Мэріанъ она говорила о нихъ, и была признательна дочери за то, что та всегда слушала ее, какъ ей казалось, снисходительно.

— Какъ ихъ дѣла? Не поправляются? спросила дѣвушка.

— Все хуже и хуже. Джонъ опять началъ пить и Томъ каждый вечеръ ссорится съ нимъ. Покоя нѣтъ въ домѣ.

— Отчего этотъ пьяница Джонъ не живетъ одинъ? спросила Мэріанъ, подразумѣвая брата своей матери.

— Ужъ я много разъ говорила ему то-же самое, сказала миссъ Юль. — Но какъ ихъ убѣдить? Они такіе глупые и упрямые. Вотъ и Анни тоже ничего не дѣлаетъ, цѣлый день слоняется по улицамъ. А когда я говорю объ этомъ сестрѣ, то она сердится, кричитъ, что лучше-бы я помогала имъ пощедрѣе, чѣмъ учить ихъ. Они забрали себѣ въ голову, что мы богаты, и ничѣмъ не выбьешь изъ нихъ этой мысли. Грустно, очень грустно, когда родные такъ смотрятъ на тебя!

— Что дѣлать, мамаша! Они много терпятъ отъ бѣдности, и это дѣлаетъ ихъ жесткими и несправедливыми.

— Твоя правда, голубушка, бѣдность и хорошаго человѣка испортитъ. Господи, и зачѣмъ это такъ много бѣдныхъ на свѣтѣ!

Послышался стукъ въ дверь и Мистриссъ Юль побѣжала отворять; немного погодя, она вернулась съ письмомъ въ рукѣ.

— Тебѣ, загородное, сказала она, подавая письмо дочери.

— Должно быть, отъ Мильвэновъ... Такъ и есть, отъ Доры.

Послѣ отъѣзда Джэспера изъ Финдена, сестры его видѣлись съ Мэріанъ еще нѣсколько разъ и взаимное сочувствіе между ними продолжало крѣпнуть. Однако до сихъ поръ обѣщаніе переписываться еще не приводилось въ исполненіе. Мэріанъ такъ и ожидала, что починъ возьметъ на себя Дора; Модъ была очень мила и умна, но менѣе экспансивна въ дружбѣ, чѣмъ ея сестра.