Мученики Колизея - [9]

Однажды вечером, прогуливаясь по берегу прелестного ручья, бежавшего в долине, они разговорились сердечнее и откровеннее, чем когда-либо.

— С тех пор, как мы встретились и подружились, — сказал один из них, — я заметил, что у тебя на сердце есть тайное горе. Отчего ты не поверишь мне его. Ты знаешь, я тебе верный друг.

Другой юноша посмотрел ему прямо в глаза чистым взором и вздохнул, взглянув на небо.

— Да, я все скажу тебе, ты не предашь меня. Я римский гражданин и… христианин.

Тот вздохнул, но прежде чем он успел сказать хотя одно слово, другой продолжал.

— Хотя я был взят в войско в той же провинции, что и ты, но я не в ней родился. Мой отец был римским полководцем и пользовался большим почетом. Я помню, как сквозь сон, что отец мой поехал на охоту, три дня не возвращался домой, а когда возвратился, то в нем заметили большую перемену. Мать моя горько плакала. На следующую ночь он повел нас, меня и моего брата и мать нашу в пещеры и чрез коридоры в слабо освещенную подземную комнату, где на стенах были изображения рыбарей и агнцев и какого-то человека, пригвожденного ко кресту. Старец, встретивший нас, долго беседовал с отцом; я не помню, что он говорил, но знаю, что говорил о Едином Боге. Мои родители были растроганы, и старец окропил головы наши водой и дал нам другие имена. Меня он назвал Агапием… Вскоре после этого мы разорились и отплыли в далекую страну на корабле. Отца, меня и брата высадили на берег, а мать увезли. О, никогда не забуду я глубокой скорби отца…

Он умолк на мгновение, а друг его глядел смущенно на него, будто бы силясь припомнить что-то. Он был в сильном волнении, глаза его загорелись, губы дрожали.

— Отец повел меня в глубь страны. Мы пришли к реке. Отец взял моего меньшого брата и поплыл с ним на другую сторону реки, а меня оставил на берегу.

Молодой слушавший его друг дрожал с головы до ног, но молчал.

— Пока отец плыл через реку, лев выскочил из кустарников и схватил меня. Я закричал в ужасе. И теперь еще остались на теле моем следы его зубов и когтей.

— Но как же ты спасся, — воскликнул другой.

— Пастухи, пасшие стадо, напустили на льва сильных псов. Лев бросил меня и кинулся на псов. Одного из них он задушил и унес в горы. Я остался раненый и истекал кровию. Пастухи взяли меня, отнесли в хижину, где добрая старая женщина перевязала мои раны и ходила за мною. Я вырос у ней в доме, но потерял и отца, и мать, и брата… Что же могу я чувствовать кроме печали?

Тогда, обливаясь слезами, задыхаясь от рыданий, другой юноша бросился ему на шею и сказал прерывающимся голосом:

— Агапий, я брат твой, брат твой!

— Не прельщай меня несбыточною надеждой, — сказал Агапий печально, но с изумлением.

— Слушай, — отвечал ему тот, который назвался его братом, — я был спасен поселянами от напавшего на меня волка. Они говорили, что я принадлежу к знатному римскому семейству. На шее моей они нашли золотую цепочку с медалью, на которой было вырезано имя Феописта.

— То была медаль, — закричал Агапий в неописанном волнении, — которую мать после нашего крещения надела нам на шею. Вот и моя!.. О брат мой, милый брат мой.

Юноши упали друг другу в объятия и обливались слезами радости. Они возвратились в свою палатку и провели ночь, вспоминая то, что могли припомнить из своего детства, и рассказывая один другому все, что с ними случилось до тех пор, пока оба они были взяты в армию.

Теперь, получив повышение и пользуясь особенною благосклонностию полководца, они положили навести справки и попытаться отыскать отца своего и мать.

Утром Агапий решился идти к Евстафию-Плакиде, рассказать ему все и просить его содействия.

Он нашел Евстафия-Плакиду одного. Старик сидел, подперши голову руками, в глубокой нерадостной думе. Лицо его носило печать скорби и усталости.

Увидев входящего Агапия, он отвел руки от лица и сказал кротко:

— Что тебе надо?

Агапий в кратких словах принялся рассказывать ему свои приключения; Евстафий-Плакида с несвойственною его летам живостию вскочил с своего места и задыхаясь произнес:

— Агапий! Феопист! Медаль!.. Лев!.. О сын мой! Сын мой! Дети мои! Бог мой! Как мне благодарить Тебя.

И он упал на колена, обнимая сына и торжественно из глубины души сказал:

— Ты дал, Ты взял, Ты возвратил. Да будет благословенно святое имя Твое во веки веков!..

Через несколько времени после того в стане царствовало великое волнение. Из Рима прискакал вестник и возвестил о смерти Траяна и о восшествии на трон императорский Адриана. Плакиде и его армии пришло приказание возвратиться в Рим, и в армии все радовались, ибо двухлетний поход, опасности и труды истомили войско. В стане раздавались громкие крики всеобщего ликования. Вестник подъехал к палатке полководца и подал ему сверток. Вот что было в нем написано:

«Богам угодно было возвесть меня на трон императорский. Мы решили почтить триумфом храбрую армию и Плакиду, ею предводительствовавшего, и потому повелеваем ей и ему возвратиться немедленно в Рим. Адриан».

Евстафий-Плакида сидел, опустя голову, держал сверток в руках и, казалось, погрузился в глубокую думу. Наконец он поднял голову и сказал тихо.