Мученик чести - [5]
Когда Сильвия узнала об отъезде этого человека, так жестоко и низко посмеявшегося над ее любовью и честью, над драгоценностями и подарками, которыми они обменялись, она принялась безутешно плакать. Несколько дней она ничего не ела, и красота ее стала постепенно вянуть, а жизнь потеряла для нее всякий смысл. По ночам она выходила вместе со своей верной служанкой Альфредой в сад, смотрела на море сквозь решетку (счастье еще, что была решетка!) и горько жаловалась: «О бессердечный испанец, жестокий, как и твоя родина! О самый лживый из людей, превосходящий жестокостью Вирено, герцога Селаудии[13] (как видно, эта дама хорошо знала Ариосто), и всех тех, кто, забыв свое благородство и долг, соблазняли достойных и невинных женщин, а потом бросали их. Куда ты скрылся, отняв у меня и самого себя и мою честь? Ведь только ты один мог бы мне возвратить ее. Ты бессовестно скрылся, и у меня теперь нет никого, кто бы мог вернуть мою честь, так как залог любви, который ты мне оставил, отнимает у меня даже тень ее, и только смерть может спасти меня. Я не могу поверить, что ты не понимаешь своей жестокости, и уже одна эта мысль лишает меня жизни. Кто бы мог подумать, дорогой мой Фелисардо, что твое красивое, застенчивое лицо, твоя изящная и стройная фигура скрывают столь жестокую душу и столь черствое сердце! Неужели ты испанец, о враг мой? Нет, это невозможно, ибо я слышала и читала, что никакая нация в мире не любит так нежно женщин и не бывает настолько склонна жертвовать ради них жизнью. Но если какая-то необходимость, мне неизвестная, принудила тебя уехать, то почему ты мне ничего не сказал? Тогда наша разлука убила бы меня еще скорее, но смерть была бы менее мучительна. Мне трудно поверить, о бессердечный испанец, что еще вчера ты был в моих объятиях и клялся, что ради меня готов отдать тысячу жизней, а сегодня уехал, лишив меня той единственной, которую мне подарил! Увы мне! Быть может, ты сейчас смеешься над моими слезами, издеваешься над моими ласками и оскорбляешь порывы моей души, причиной которых послужила не моя распущенность, а твое благородство, не мое легкомыслие, а несчастная моя судьба. Наверное, ты сейчас рассказываешь другой, более счастливой, чем я, хотя и ей, без сомнения, суждено скоро стать такой же несчастной, как я, о безумствах, которые я совершала в твоем присутствии, и о страданиях, которые ты мне причинил. Пусть же смеется надо мной та, которая сейчас тебе внимает и верит твоим речам, ибо скоро мы будем вместе проклинать тебя, и, узнав, каков ты, она меня не осудит за то, что я любила тебя, и пожалеет меня, потому что я еще люблю тебя». Эти и многие другие подобные слова говорила Сильвия, горько плача, между тем как Альфреда всячески пыталась смягчить ее отчаяние, вызванное доводами разума и несчастной ее судьбой.
А тем временем Фелисардо прибыл в Неаполь – город, как вашей милости, наверное, известно, славящийся своей красотой и богатством и где живет больше испанцев, чем во всей остальной Италии, с тех пор как Великий Капитан дон Гонсало Фернандес де Кордова,[14] прогнав оттуда французов, присоединил его к испанской короне. Этот подвиг его, наряду с другими его заслугами, будут вечно помнить грядущие поколения, хотя один современный писатель, более завистливый, чем красноречивый и ученый, написал книгу «Вести с Парнаса»,[15] вообразив, что его скудный авторитет может набросить тень на имя, величие которого признают даже варварские народы.
Не буду описывать подробно печаль, в которой пребывал Фелисардо, находясь в этом городе, ибо душевное состояние его легко себе представить. Он решил написать письмо вице-королю, где изложил истинные причины, заставившие его покинуть Сицилию. Великодушный правитель получил это письмо и был весьма поражен, узнав его содержание. Не знаю, удивится ли ваша милость, но письмо это гласило:
«Уезжая из Сицилии, я не сообщил вашей светлости подлинной причины моего отъезда. Мне было стыдно признаться в ней, и даже сейчас, когда я один, бог видит, как пылают мои щеки и как на глазах закипают слезы. Когда я находился на службе у вашей светлости, совершенно не подозревая, какое великое несчастье на меня обрушилось, мои родители известили меня, что их имена внесены в новый указ короля нашего Филиппа Третьего касательно морисков.[16] Я никогда раньше не имел об этом ни малейшего понятия и считал себя кабальеро и идальго, держась на равной ноге с другими лицами такого звания, ибо мои предки перешли в христианство еще во времена покорения Гранады католическими королями.[17] Родители уверяют меня (надеюсь, они меня не обманывают), что род наш ведет начало от Абенсераджей,[18] чем я могу гордиться и в чем источник моих несчастий. Вот почему, ваша светлость, я счел себя обязанным, к моему глубочайшему сожалению, покинуть ваш дом, ибо я искренне предан вам и полагаю, что в нем не может жить человек, которому ежечасно могут бросить в лицо оскорбление. Как бы я ни старался гнать эту мысль от себя, стыд и отчаяние не дали бы мне ни минуты покоя, особенно там, где обо мне утвердилось хорошее мнение. Пусть ваша светлость извинит меня и поверит, что я не осмелился бы написать вам, если бы не был уверен, что покончу счеты с жизнью еще до того, как это письмо попадет в ваши руки». Письмо это глубоко взволновало благородного правителя. Несколько дней он обдумывал его и наконец ответил так:
