Мсье Гурджиев - [117]

X и Y, странным образом исчезнувшие из группы прошлой осенью, обнаружились в том же поезде, в свите королевы. «Брат» заметил покровительственно: «Надеюсь, они все же не бросят занятия». Еще бы. Они отправились в Америку вместе с г-жой Блан. Девицу моих лет я едва узнала. Еще в мае она была чем-то вроде «девчонки-сорванца». Чувствовалась в ней англиканская закваска. Неиспорченная, вероятно из среднезажиточного слоя. С длинными прямыми волосами неопределенного цвета. Всегда носила туфли на низком каблуке и коротенькие юбки. К макияжу относилась небрежно. Тогда она казалась мне девушкой заурядной, но порядочной. Девица с осветленными волосами почти до пола, сошедшая той ночью на перрон, была совсем другим человеком. Больше всего она напоминала процвета-ющую проститутку. Ее подружка тоже заметно переменилась, но на проститутку была не слишком похожа.

Все сгрудились вокруг г-жи Блан, приветствовали, жали руку. Я толкалась прямо рядом с ней, но приветствовать не смела, глядишь, и пропустит мимо ушей, а то еще и ответит колкостью. Выбравшись наконец из толпы, я услышала, как кто-то поинтересовался: «Что за кинозвезда приехала?»

Королева, в восторге от проявлений любви и просто-душного ликования, с которым встретила ее группа, пригласила всех в соседнее кафе выпить кофе. Она шла по вокзалу Сен-Лазар, словно Крысолов, а следом длинной вереницей зачарованные ею подопытные кролики. Мы забили до отказа просторную веранду кафе. Причем не всем еще хватило места. Когда наконец расселись, г-жа Блан пригласила к своему столику нескольких любимцев. Официанты принесли пузатые кофейники. Мы наполняли одну за другой дюжины чашек и передавали их из рук в руки. Примерно через час королева раскрыла свой пухлый бумажник и царственным жестом оплатила весь выпитый кофе. И еще подбросила официантам то, что называла «на чай по-американски». Потом все мы с грустью наблюдали ее отбытие на маленькой серой машине.

Как и после каждого собрания группы, я чувствовала себя совсем обессиленной. Начав «работать» с г-жой Блан, я надеялась в ближайшем будущем с ней и продолжить, доказав тем самым, что я чего-нибудь да стою. Тем не менее, от меня шарахались, как от прокаженной. На меня не обращали внимания, не заговаривали, разве что с откровенной враждебностью. Оказавшись снова на вокзале Сен-Лазар, я попыталась разогнать свою ужасную тоску, в которую погрузилась с приездом г-жи Блан. Через полчаса мне предстояла встреча с одним из самых близких и родных людей. Я попробовала внушить себе радость, отвлечься.

Сойдя с теплохода «Иль-де-Франс», мама приехала в Париж на втором поезде, собираясь пробыть у меня несколько месяцев. Ровно через три недели она вернулась в Нью-Йорк. Примерно через неделю после приезда в Париж мама заболела. А мы с М., еще за месяц до этого, договорились совершить небольшое путешествие. Наш отъезд совпал с маминой болезнью. В опеке мама не нуждалась, но мое присутствие ей было необходимо. Я поступила с ней в точности так, как Пат со мной. Не могла же я отождествлять себя с неприятными ощущениями? Как только мама сумела купить билет, она сразу уехала. Едва ее поезд отошел от перрона, моя идентификация испарилась. И я оказалась как бы в изолированной комнате. Что там обретешь? Мне казалось, что я недостаточно добросовестно «работаю». Но нет, даже чересчур. Меня словно бы обвели магическим кругом, через который не переступить. Только бы г-жа Блан меня пожалела! Только бы помогла! Но если бы я знала, что за «помощь» меня ожидает!

После своего торжественного прибытия г-жа Блан совсем не занималась с нашей небольшой группой, оставленной мисс Суете. Мы все продолжали находиться «в ожидании г-жи Блан», которая, подобно Годо, сегодня никогда не приходит, оставляя при этом надежду, что придет завтра. (Знаменитое «перенеси на завтра».) Как кроты, попавшие в лабиринт, «Брат» и мы с Пат тыкались во все стороны под пристальным наблюдением мисс Суеты. Собирались мы два раза в неделю в гостиничном номере мисс Суеты. Один раз только англоязычные «Брат» и мы с Пат. Во второй еще и пять-шесть французов, говоривших на диалекте нейи. Свой французский никто из нас не улучшил, но языковой барьер исчез сам по себе.

Маленькая французская группа состояла из четырех женщин и одного мужчины. (Я отметила, что во всей парижской группе, если считать и королеву, и самого жалкого подопытного кролика, на две Евы приходилось но одному Адаму.) И все очень добросовестные, особенно две женщины. Одна девушка не старше девятнадцати. Несколько месяцев она проболела. Увы, я не сумела даже узнать, как ее зовут, а тем более что с ней приключилось, хотя догадаться было нетрудно. Вторую никогда не позабуду. Эта женщина средних лет была очень бедна. Она не могла прокормить двух своих детей и была вынуждена отправить их в деревню к родителям. Все обеденное время она проводила в церкви, занимаясь упражнениями на ощущения.

Ничего, кроме «работы», ее не интересовало. Каждую неделю она шла за помощью к мисс Суете, а возвращалась еще более разбитая. Согласно учению группы, жизненные обстоятельства в точности соответствуют уровню развития сознания, бытию человека. Следовательно, эта дама никто, пустое место. Гурджиев говорил: «…известно, что по статистике в течение года под московский трамвай должно попасть столько-то человек. И если, к примеру, некто по какой-либо причине попал под трамвай и был раздавлен, это вовсе не означает, что надо вообще упразднить трамваи». Поэтому в ту пору я относилась свысока к раздавленной жизнью женщине.