Мрассу — Желтая река - [4]

— У-у-уро-одистый! — протянул он, вытянув губы дудочкой. — Сам ты у-уродистый. Ты же из меня посмещище сделал. Когда в тайге дождь, тут о маме родной позабудешь — вещи, продукты укрывать надо, чтоб не подмокли. А ты — «и лицо озаряла радость». Нарочно, что ли?

— Нет, Кузьма, честное слово, не нарочно. Это же художественный образ. Ты ведь сам человек искусства, понимать должен. Это же, так сказать, символически…

— Съездить бы тебе разок по физиономии за такую символику. Тьфу! Если в следующем номере не будет опровержения, то я… то мы… — Кузьма сгреб со стола газету в горсть и выскочил из комнаты, зло хлопнув дверью.

Я знал — Кузьма до самозабвения любил всех критиковать, хотя сам не терпел никакой, даже малейшей критики в свой адрес, но сейчас меня это мало успокаивало. Пусть не во всем, но в чем-то он, пожалуй, был прав. А я-то ожидал похвал и благодарностей…

Глава вторая, с которой все, собственно, и начинается

Никакого опровержения на свой очерк я, разумеется, не дал. Ну кому охота походить на чеховскую вдову, которая сама себя высекла.

Прошла зима, весна, наступило лето. С Кузьмой и ребятами мы объяснились, помирились, и история со злополучным очерком канула, пи моему мнению, в вечность. По крайней мере, никто из флотилии не напоминал мне о моем промахе. Но оказывается, ничто не забывается.

Летним днем, уже под конец рабочего дня, в редакцию вошел Кузьма Курков. Вошел, как всегда, без стука, по-свойски шепнул что-то на ушко Марии Николаевне, от чего та зарделась и ударила пальчиком не по той клавише, по которой следовало (она тут же полезла в стол за резинкой), подошел ко мне, протянул руку с навечно въевшимися в кожу пятнами масляной краски:

— Пишем?

— Что делать? Я — пишу, ты — рисуешь, ребята вон вкалывают, — я кивнул головой на окно.

— От каждого по способностям, — серьезно сказал Кузьма, не приняв шутки, и положил передо мной вчетверо сложенный листок: — Читай.

Я развернул лист и прочитал: «Устав.

Наш флот — есть союз людей, близких по духу и отношению к труду.

Во флот может быть зачислен тот, кто:

— честен и морально устойчив;

— пристрастен к рыбалке и скитаниям;

— терпим к странностям товарищей;

— любит и защищает природу.

Из флота отчисляются за:

— измену товариществу;

— трусость в любом виде;

— неспособность к таежной жизни;

— загребание жара чужими руками.

Поскольку флот есть союз людей, близких по духу и отношению к труду, то помощь друг другу в любой форме — святая обязанность каждого, кто зачислен в его состав».

— Не пойдет, — сказал я, предположив, что Кузьма дал мне этот «Устав» для публикации в многотиражке. — У нас все-таки не стенгазета, старик.

— На тебя что — жара влиять начинает? Это же наш, флотский устав. У-устав! Понимаешь?

— П-понимаю, — произнес я, хотя, честно говоря, никак не мог сообразить, что хочет от меня Кузьма.

— С положением устава согласен?

— Правильные положения.

— Еще бы — неправильные! Два года разрабатывали, — не без гордости сказал Кузьма, оглянулся на Марию Николаевну, а потом показал взглядом на дверь: выйдем, дескать, лишние уши нам ни чему.

В коридоре Кузьма оценивающе, словно в первый раз видел, оглядел меня с ног до головы, на лбу его сошлись морщинки, и он сугубо официальным тоном сказал:

— М-м… Значит, будем считать, с уставом флота познакомился и положения его принимаешь. Так?

— Так, — подтвердил я, все еще не догадываясь, куда клонит Кузьма.

— Теперь слушай дальше… Мы, значит, подумали и решили взять тебя в нынешнюю навигацию. Чтоб, значит, понюхал пороху и не ерундил больше в своих сочинениях. Поплывем по Мрассу, Желтой реке.

— Почему — желтой?

— Шорский язык знать надо, писатель! Мрассу в переводе с Шорского — Желтая река. Ясно?

— Ясно.

— Отплываем двадцатого. Сегодня у меня в мастерской после работы предпоследнее заседание флота. Последнее будет перед отплытием. Устав подпишешь и принесешь. Пока!

Кузьма, деловой и сосредоточенный, каким никогда прежде я его не видел, споро зашагал к лестничной клетке, оставив меня стоять с разинутым ртом. И не знаю, сколько бы я так простоял, переваривая необычное и неожиданное предложение, если бы Мария Николаевна не позвала меня к телефону.

Звонил секретарь парткома.

— Ну как — решил с отпуском?

Нынче так получилось, что наши с женой отпуска не совпали — она в феврале перешла работать в другое учреждение. А одному куда? К теще в гости?.. Вот я и раздумывал, тянул. И еще тянул, если бы не это предложение Кузьмы.

— Решил. Двадцатого отплываю.

— Куда?

— В Горную Шорию. На Мрассу — Желтую реку…

Я говорил так своему шефу, сам еще твердо не веря в возможность этого путешествия. Зачем флоту пятый человек? Ведь вчетвером куда как способнее…

Это потом я узнал, что Виктор Оладышкин не может принять участия в навигации по семейным причинам: жена поставила перед ним ультиматум — или проведем отпуск вместе, или между нами все будет кончено. Боцман Оладышкин не выдержал упорного натиска и сдался на милость любимой спутницы жизни.

Я положил телефонную трубку, написал заявление об отпуске и стал учить наизусть пункты лежащего передо мной устава.

Вечером я честно признался ребятам, что особо скитаться и рыбачить мне не приходилось, но природу я люблю и люблю собирать грибы.