Мраморное поместье - [11]

— Но, все-таки, на что же, собственно, жалуется ваша дочь?

— Жалуется?! Ну нет, это раньше было, что дочь матери и пожалуется, и расскажет все, как следует. А теперь — куда там, не подступись. Все — «Отстань! дай покой!» — а сами посудите, какого тут еще покоя надо? Уж покойней, чем у нас, разве что в могиле…

— В чем же выражается нездоровье вашей дочери? Прислуга говорила мне, что больная кашляет.

— Вот погодите, дайте срок, все расскажу. В деревне, куда тут торопиться, на все времени хватит. Я и дочери намедни то же самое говорю. Захотелось ей в Мраморной комнате сидеть. Есть тут у нас такая: кто ее знает, на что она; видно, чудаков всегда было вдоволь. Вот и построили всю комнату из мрамора; у нас и так холодища такие, спрятаться некуда, а тут те камень да камень… Вот смех-то! А ей загорелось: «Топи, Федора, в комнате княгини!» — так она называется. И какая там княгиня, шальная… Я говорю: «Погоди, Мара, камины поподчиним, тогда топить будем». А на дворе, скажу вам, еще и снега-то порядком не стаяли. Комната нежилая, а она — топи да топи, а то в нетопленную пойду. А уж дочери моей, как что взбредет на ум, то и подавай. Федора и давай топить. Да разве вмиг дело сделается, только дым коромыслом. В том дыму и холоде она и просидела всю ночку. Уж Бог вас знает, молодые люди, чем там заняться можно, на мраморе сидючи. Вот с того самого времени и кашляет. А все потому, что дурь в голове. Замуж пора. И разве женихов мало было, да только женихи к воротам, а она в двери, да и поминай, как звали. Такую невесту пестом в ступе не поймаешь.

Хотя врачебная практика уже успела выработать во мне обычную развязность врача, я все же не знал, как остановить поток речей госпожи Багдасаровой, но, наконец, потеряв терпение, решился просить отвести меня к больной.

— А вы все спешите! — удивленно вскинула глазами госпожа Багдасарова. — Ну что ж, задерживать не буду. Посмотрите на мою барышню. Вы человек молодой и она молодая. Вам лучше понимать друг друга. Где мне, старухе, за вами угоняться!..

Вы не стесняйтесь, — прибавила она, заметив недоумение на моем лице, — у нас все попросту; вот в эти двери сойдете в сад, там и найдете нашу дикарку. Нечего ей от молодых людей прятаться. Вам без меня свободней будет. А у меня, не взыщите, тоже дело есть.

С этими словами, проводив меня до дверей, госпожа Багдасарова исчезла, предоставив мне самому разыскивать свою пациентку.

По приглашению госпожи Багдасаровой я вышел в сад, если только правильно назвать садом то, что я увидел.

Дело в том, что парк весь был расположен на противоположной стороне дома, где, как я упомянул уже, он сливался с лесом; моим же глазам по сю сторону дома представился совсем необычайный пейзаж. Я стоял на открытой гранитной веранде; предо мной была аллея искусственных холмов, связанных между собой мостиками. Пред самой верандой она расширялась в полукруг. В центре полукруга я увидел смесь зеленых листьев дикого винограда и чего-то белого, блестящего в ярких полуденных лучах.

Движимый любопытством, я не сошел, а скорее сбежал с веранды, и тогда моим глазам представились остатки мраморного фонтана в виде гигантского тюльпана. Сравнительно тонкий стебель, подточенный ненастным, чуждым мрамору климатом, сломился и при его падении разбилась, конечно, и чаша цветка, хотя каким-то чудом на дне фонтана оставалась еще нетронутой половина мраморного кубка.

В изумлении я совершенно забыл о цели своего посещения и несколько минут, восхищенный и даже взволнованный, любовался великолепными остатками красивого, но хрупкого цветка, любовно прикрытыми сильными побегами дикого винограда.

День был недвижно тихий, ярко-солнечный, но холодноватый. В этой тишине, красиво ее оттеняя, лилось непрерывным, порой чуть колеблющимся легкими прибоями током журчание пчел.

Когда я, очнувшись, поднял глаза, то представившаяся моим глазам картина, не виденная мною ясно с боковой стороны веранды, еще больше зачаровала меня. Холмы, мостики между ними, и всюду море цветов и дикого винограда. Цветы, правда, были простые: петунии, флоксы, петушки; но зато их было до чрезмерности много. Получалось впечатление, точно семена рассыпались пригоршнями, куда попало, и потому дорожки местами оказались почти заросшими цветами. Каждый из мостиков когда-то, по-видимому, поддерживался двумя мраморными колоннами. Теперь некоторые из них уже лежали на земле, вместе с упавшими, также мраморными мостами. Мосты почти всюду были заменены деревянными и это сильно портило бы картину, если бы не дикий виноград, какого я никогда в жизни не видел. Он справлял над этими руинами какую-то хмельную тризну роскошью и своевольным разгулом побегов.

Мостики, колонны, холмы, с местами еще сохранившимися мраморными ступенями, все это сверху донизу с неописуемой пышностью и изобилием было покрыто диким виноградом, а отдельные ветви, не находя места на колоннах и мостах, свешиваясь, буйными побегами ложились на дорожки и цветы…

II

В детстве у меня была одна особенность. Всякое новое место я осматривал с чрезвычайной жадностью. Я не мог найти успокоения, не побывав в каждой заросли, в каждом овраге, в канавах, ямах, на чердаках, в подвалах, в погребах, и не могло быть сокровенного места, куда бы не повлекло меня ненасытное любопытство.