Мракобес - [13]

Дьерек побелел, как полотно.

– Да ладно тебе, – сказал рыцарь и рассмеялся, ибо видел, что испытание Дьерек выдержал. – На, возьми вот эту грамоту, отдашь отцу настоятелю. Пусть прочтет тебе.

Дьерек грамоту отцу настоятелю отнес, слушать не стал, ушел в лес и там повесился на большой сосне.

– Под сосной его и закопали, – мрачно заключил отец Пандольф. – Теперь и места того не найти.

Иеронимус молчал, поглядывая на алтарь. В прыгающем свете свечей деревянные фигуры казались живыми.

– Хотел бы я с ним встретиться, с этим Дьереком, – выговорил, наконец, Иеронимус.

– А вон он, – отец Пандольф махнул рукой в сторону алтаря. – Римский воин у гроба Христова. Второй слева, без шлема.

Лотар Страсбургский

Третий день шел дождь. Почти не прекращаясь, с малыми перерывами. Дорогу развезло, как последнего пьяницу. Эркенбальда надрывно кашляла, сидя в телеге.

– Впереди просвет! – крикнул Гевард, обернувшись к остальным, – он шел первым.

Ремедий Гааз налег на телегу плечом и прошептал, обращаясь к лошадке:

– Ну, милая…

Лошадка словно услышала – дернулась. Хрясь! Телега с громким треском завалилась назад. Сломалась ось. Тяжело стукнуло о переборку – Эркенбальда задницей, не иначе. Женщина завозилась, пересыпая оханье яростной бранью, полезла наружу. Ремедий и не думал ей помогать. Выпряг лошадку, догнал Агильберта.

– Телега того, – сообщил он.

Полчаса потратили на то, чтобы разобрать вещи и рассовать их по походным мешкам. После двинулись дальше, бросив посреди леса телегу с остатками барахла, по правде сказать, совсем негодного, – на радость каким-нибудь бродягам.

Лес обрывался у сенокосного луга. Луг уходил под уклон, к речушке. За речкой раскинулась деревенька, а над всей местностью господствовал небольшой замок. Точно вскочил и уселся на холме, чтобы удобнее оглядываться по сторонам.

Нехорошо было в деревне.

Агильберт остановился, пошевелил носом. Эркенбальда, растолкав остальных, с озабоченным видом пристроилась бок о бок с капитаном. Ни дать ни взять – хозяйка. И стояла, хмурила белесые брови, покуда Агильберт не отпихнул ее в сторону.

– Гремишь, как посудная лавка…

Эркенбальда взяла из своей добычи все, что могла, и теперь действительно была густо увешана мешками, в которых что-то бесконечно перекатывалось и звякало.

Два крайних дома в деревне горели. На окраине примостилась телега, выкрашенная в черный цвет. Две лошади неторопливо щипали траву на деревенском лугу. Хорошие лошади, сытно кормленые.

– Подойдем, – решил Агильберт.

Одиннадцать человек вышли из леса, спустились по лугу, перешли вброд речушку, обмелевшую за лето, мутную после дождя. Вошли в деревню, два шага прошли…

Зареванная баба выбирается из сарая, в волосах солома, губы распухли. Бормочет: «Рубаху-то зачем рвать?» Одернула юбку, плюнула и, заплетая на ходу волосы, ушла.

Утробный стон, которого никто словно не слышит. Здоровенного мужика прибили к воротам десятком длинных стрел, а добить насмерть забыли. Висит, мычит, из распахнутого рта по бороде течет кровь, голова мотается, бьется о ворота, руки и ноги подергиваются, длинные стрелы вздрагивают в его теле.

Дым пожара заволакивает край деревни. Оттуда несутся вопли, кашель, проклятия. Потом густые клубы точно бы расступаются, и из огня и дыма выходит огромный детина. Борода вилами, по черной кирасе гуляют кровавые отблески, на шляпе шевелятся, точно живые, большие красные перья, в руках гигантский двуручный меч, поперек обширного брюха на поясе катценбальгер. И десяток молодцев окружают его, все как на подбор, каждый размером со слона, никак не меньше. У двоих длинные, в человеческий рост, луки, остальные – с двуручными мечами.

Черный гигант огляделся по-хозяйски, уставился на пришельцев, грозно нахмурился.

Агильберт вышел вперед. Великан оглядел его, оценивая и прикидывая что-то. Потом спросил, как рыкнул:

– Кто такие?

– Сам будто не видишь, – огрызнулся Агильберт.

Ландскнехты подошли поближе к своему командиру.

– Я-то вижу, что вы грязные бродяги, бежавшие с поля боя. – Великан победоносно фыркнул, раздув ноздри.

– Никогда еще Свора Пропащих не бегала с поля боя, – высокомерно отозвался Агильберт. И потрепанное красное знамя шевельнулось в руке Шалька.

– Пропащие?.. Не вас ли выебал этот бабий хвост, Раменбургский маркграф?

Очень не хотелось Агильберту отвечать на вопрос, поставленный таким образом. И потому капитан молчал. А простодушный Ремедий Гааз брякнул:

– Нас.

Положив обе руки на меч, великан от души расхохотался – как только кираса не треснет на таком брюхе. Агильберт с ненавистью смотрел, как трясется черная борода вилами.

– Кто же знал, что Эйтельфриц окажется такой блядью, – примирительно сказал, наконец, великан в черном. – Добро пожаловать, засранцы, в Хагенау. Нынче я здесь воюю. Присоединяйтесь, коли есть охота, а коли нет – идите в жопу.

– Граф Лотар? – спросил капитан, чувствуя, как расплывается в радостной улыбке.

– А кто еще! – Лотар Страсбургский вкусно хохотнул. – Хагенау издавна принадлежит нашей семье. Должен же я заботиться о родовых наделах.

– Мы к вам шли, – сказал Агильберт. – Отец Ландскнехтов, всем известно, что вам всегда нужны солдаты.