Можете звать меня Татьяной - [25]
Ветреный день у речного. Завернули холода – дуб распускается. Двадцатисемилетний Павел ходит, трогает темные стволы. Где дупла, в которых таились посланья из дедовских времен? закрылись, затянулись. Ему, Павлу, самому предстоит связать нити прошло и будущего. Когда-то рассохнутся дубы, обнажат его записки. Сейчас преподаванье – его служенье. Павел исполняет предначертанное с рвением. Подростки в разношерстной одежонке слушают Павла с открытыми ртами. Оказывается, у нас был не только Пушкин. У нас много чего было и еще много чего будет. Слушайте Учителя, Учитель знает.
Уж и по Белому дому отстрелялись – всё как по писаному. Ирине под девяносто. Лежит на диване сухонькая, легонькая. Все запястья насквозь просвечивают, все косточки на висках видать. Женщины отрадненские кругом нее усердствуют. Стряпают. пол моют, стирают. Слушают, что ждет их самих и всю их родню. Иной раз Ирина махнет им прозрачной рукой уйти в другую комнату, останется с одной из них посекретничать. Ранняя весна, окно еще заклеено, за стеклом чирикает оголтелый воробей. Молодая женщина смотрит в пол так пристально, будто видит насквозь подвал. «Ну что, Катя?» (Откуда она мое имя знает?) «Нету, бабушка Ирина, у меня детей. Шестой год замужем». Ирина долго молчит. Беда ей знакомая. Собирается с мыслями. «Ты вот что, Катя. Открой шпингалеты и рвани со всей силы заклеенное окно. Бумага треснет, окошко отворится – тут мне говорить». Распахнулось окно, дунул чистый воздух. Ирина возьми да крикни: «Нил весну впустил, тебе понести! Ладно, можешь закрыть». – «Бабушка Ирина, а кто такой Нил?» - «Не знаю, я с ним на свете разминулась. Не поминай попусту его имени, не надо».
Иной раз сидят наедине с Павлом. Ушли хлопотливые женщины, оставив их наедине. «Ты видишь, Павлик, островцовский наш дом и парк?» - «Как сейчас вижу, бабушка». – «Будут у тебя дети, передашь им свое тайное зрение. Женишься ты в сорок два года, уж без меня, на восемнадцатилетней девушке». – «Да мне тоже так видится. Только, боюсь, не будет она счастлива. Повторит твою жизнь». – «Нет, не повторит, а перепишет набело. Будет любить тебя и твоих троих сыновей. А чем кормить семью, особенно не пекись. Бог даст день, и бог даст пищу». – «Ты в НЕГО веришь, бабушка?» - «Да нет, до конца не верю. Так, к слову пришлось». Друг покойного Татьяниного деда Алексея Федорыча, известный врач Захарьин, был завзятым атеистом. Однажды в трудный момент жизни на глазах у Татьяниного деда он перекрестился. «Ты ж не веришь», - сказал ему в изумленье Алексей Федорыч. Доктор Захарьин робко оглянулся и отвечал: «А ну как есть…» Веришь, не веришь, а идешь в запредельные миры. Идешь, Иринушка, неуверенной поступью. Пусть тебя встретит несказанное сиянье. Пусть всё окажется паче твоего чаянья. Перешагни, не бойся. Ну же.
Вымощено вымыслом
Правозащитник Вадим Леонтович держит за грудки собрата поэта Чарли Кордона. Говорит со свойственной ему страстностью: «Нет, Шарль, ты прочтешь». Добился своего. Шарль проел прозу Татьяны Виноградовой. Немолодой, непробтвной, обыкновенной тетки. Очень хотелось дать ей пинка. Пошли они на. Красивый, пьющий, неотразимого очарования Шарль не терпел вблизи таких. Они ему портили аппетит во всех областях жизни. Но одна фраза в тексте зацепила Шарля. Человек настроения, он распорядился напечатать прозу в альманахе «Пролог», финансируемый неким бизнесменом ради известности Александра Кордона, Шарлева сына. Кто кого из двоих Кордонов переплюнул обаянием – женщины спорили. Склонный к разводам и разрывам Чарли Кордон не знал сына до двадцати шести сыновних лет. Некая дама, общавшаяся с обоими, вычислила без труда их родство по отчеству сына. Свела их. Оказались очень похожи (сын повыше ростом) и равноталантливы. Влюбились друг в друга. Сын молодыми силами вытащил отца, коему до се удача не сопутствовала.
Алексей Царев, выпускавший номер, говорил с Татьяной неласково. Это не римейк? не люблю римейков. Могли бы дать новую дискету. Еле открылась. И вот в музее Маяковского презентация номера. Кругом здания ЧК. Пугающий двор. Музей с приколом. Пандус уходит под крышу. Наверху угрожающе висит ножная швейная машинка. Фойе в подвале, там нарочито наклонные стулья, принайтовленные к полу. Коммерческий директор маленькой компании расположился на столике с номерами альманаха. Идут туго. Да здесь никого и нет, кроме авторов, хоть висит афиша. В зале полумрак, голая кирпичная стена, железные перекрытия. За сценой комнатушка – там огромное фиктивное фортепьяно с высоченным стулом, на который никто не дерзает залезть. Низкий стол, на нем Чарли-Шарль-Карл устраивает пиршество с колбасой, баночной селедкой и оливками. Но Татьяна туда зайти не решилась. И вот она читает наизусть свою прозу. У авторов – их сегодня мало, человек двадцать – вытягиваются лица. Тут Алексей Царев начинает хвалить. Ему это напоминает Гессе. Ну ладно. Гессе так Гессе.
На следующем заседании присутствует Александр Кордон. Он проходит, глядя прямо перед собой и никого не видя. И спонсор, сказали, здесь. Татьяна его не разглядела. Народу – на всю аудиторию. Ведущая Юлия Троицкая нехотя дает слово Татьяне. В этом номере Татьяны нет, но порядок таков. Она уже автор. Пришла – читай. Заслышав Татьяну, срывается с места сотрудник «Литучебы» Игорь Олегов. Покупает чохом в импровизированном ларьке все экземпляры Татьяниной рассыпающейся книжонки и вертается в зал. В перерыве дает Татьяне номер своего телефона. Она кобенится. Ей журнал кажется несерьезным. Дает в ответ номер своего телефона. Игорь удивлен: «Обычно авторы сами нам звонят». Откуда в аутсайдере столько гонора? Наконец Татьяна решается зайти в артистическую. Пить не пьет, но ест с жадностью. На то есть причины. Худа, бедна, голодна. Женщина, сидящая у стола, смотрит с осуждением. Игорь Олегов уже ушел. Татьяне объясняют: ему надо позвонить. Звонит. Завязывается долгая дружба.
В 2008 году вышла книга Натальи Арбузовой «Город с названьем Ковров-Самолетов». Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
В этой книге представлены пьесы, киносценарий и рассказы Натальи Арбузовой.
Новая книга, явствует из названья, не последняя. Наталья Арбузова оказалась автором упорным и была оценена самыми взыскательными, высокоинтеллигентными читателями. Данная книга содержит повести, рассказы и стихи. Уже зарекомендовав себя как поэт в прозе, она раскрывается перед нами как поэт-новатор, замешивающий присутствующие в преизбытке рифмы в строку точно изюм в тесто, получая таким образом дополнительную степень свободы.
Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
«Лесков писал как есть, я же всегда привру. В семье мне всегда дают сорок процентов веры. Присочиняю более половины. Оттого и речь завожу издалека. Не взыщите», - доверительно сообщает нам автор этой книги. И мы наблюдаем, как перед нами разворачиваются «присочиненные» истории из жизни обычных людей. И уводят - в сказку? В фантасмагорию? Ответ такой: «Притихли березовые перелески, стоят, не шелохнутся. Присмирели черти под лестницей, того гляди перекрестят поганые рыла. В России живем. Святое с дьявольским сплелось - не разъять.».
Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.
Роман «Конец века в Бухаресте» румынского писателя и общественного деятеля Иона Марина Садовяну (1893—1964), мастера социально-психологической прозы, повествует о жизни румынского общества в последнем десятилетии XIX века.
Начинается прозаическая книга поэта Вадима Сикорского повестью «Фигура» — произведением оригинальным, драматически напряженным, правдивым. Главная мысль романа «Швейцарец» — невозможность герметически замкнутого счастья. Цикл рассказов отличается острой сюжетностью и в то же время глубокой поэтичностью. Опыт и глаз поэта чувствуются здесь и в эмоциональной приподнятости тона, и в точности наблюдений.
В книгу включены две повести — «Горы высокие...» никарагуанского автора Омара Кабесаса и «День из ее жизни» сальвадорского писателя Манлио Аргеты. Обе повести посвящены освободительной борьбе народов Центральной Америки против сил империализма и реакции. Живым и красочным языком авторы рисуют впечатляющие образы борцов за правое дело свободы. Книга предназначается для широкого круга читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эти дневники раскрывают сложный внутренний мир двадцатилетнего талантливого студента одного из азербайджанских государственных вузов, который, выиграв стипендию от госдепартамента США, получает возможность проучиться в американском колледже. После первого семестра он замечает, что учёба в Америке меняет его взгляды на мир, его отношение к своей стране и её людям. Теперь, вкусив красивую жизнь стипендиата и став новым человеком, он должен сделать выбор, от которого зависит его будущее.
Писатель Дмитрий Быков демонстрирует итоги своего нового литературного эксперимента, жертвой которого на этот раз становится повесть «Голубая чашка» Аркадия Гайдара. Дмитрий Быков дал в сторону, конечно, от колеи. Впрочем, жертва не должна быть в обиде. Скорее, могла бы быть даже благодарна: сделано с душой. И только для читателей «Русского пионера». Автору этих строк всегда нравился рассказ Гайдара «Голубая чашка», но ему было ужасно интересно узнать, что происходит в тот августовский день, когда герой рассказа с шестилетней дочерью Светланой отправился из дома куда глаза глядят.