Можете звать меня Татьяной - [20]

Жаждущие ответа на житейские вопросы добрались и туда. Образовалась новая клиентура, и семья худо-бедно жила. А Илье Евгеньичу уж было восемьдесят. Ирина видела, как растет у него опухоль, но оперироваться он напрочь отказывался. Пришла и смерть, не преминула. Как нежен он стал перед смертью к Татьяне - к той что была пущена на свет по его настоянию. Татьяна тихонько пела ему. С тем и ушел. Пусть ему там поют ангелы.

Татьяна окончила университет, пошла работать в институт гражданской авиации. Вышла замуж за летчика. Родила сыновей-близнецов. Жила возле речного вокзала. Ирина осталась одна. Ходила пешком в ботанический сад, гуляла по задворкам, где течет ручей и цветут желтые ирисы. Видела, как дорожку перебегает из канавки в канавку мокрая нутрия. Как тяжело взлетает лебедь, долго разбегаясь, будто самолет, стуча по асфальту широкими лапами.

Летчик Татьянин погиб. Похоже, не написано ей на роду быть счастливой. Ирина в воспитании внуков участия не приняла. Жила в другом измерении. Ей уж было за шестьдесят. Блуждала вещей мыслью там, куда уходят, откуда черпала и черпала. Но практиковала всё меньше и вскоре прекратила вовсе. Дар, пронизывающий наш мир нечувствительно для большинства людей, опустился на Татьяну. Так просто это не дается: Татьяна стала небрежной матерью. Чувство вины не покидало ее до конца дней. Зато к матери Татьяна ходила и ходила. Там. на Санникова, в воздухе пахло волхованьем. Прощались – седая мать глядела в окно, Татьяна ее крестила. Всё вперемешку.

Татьяна преподавала теорию вероятностей и теорию надежности на отделении безопасности полетов. Смотрела все фильмы о катастрофах, выслушивала. разбор полетов. Уходила на зады, к Головинским прудам, садилась на единственный утащенный из учебного здания стул и погружалась в виденья. Скоро стала предсказывать, где обретут черный ящик и что в нем содержится. Предсказанья сбывались. Не знаю. не знаю, легко ли это. Закрываешь глаза – а перед тобою всё горят и горят самолеты. Научилась Татьяна и предупреждать катастрофы. Говорила, какой вылет нужно задержать и где искать неисправность. Всё подтверждалось. На Татьяну стали просто молиться. Шептались: это покойный муж ей «оттуда». Летчики суеверны. Будешь суеверен.

Мартовский день в Отрадном. Блики солнца играют на стенах Ирининой квартиры. Освещают очень неплохой морской пейзаж кисти Алисова и портрет Татьяниного прадеда – историка Федора Илларионыча Зёрнова. Приехала из Костромы Анна. Сидят: Ирина, Анна. Татьяна и ее дети - Петр и Павел. Татьяна говорит: «Зрю четыре времени года. Се весна, се лето, се осень, се зима». И Павлик повторяет задумчиво: «Се весна, се лето, се осень, се зима». Непростые дети растут у Татьяны. Ирина теперь ими заинтересовалась. Всё непростое – ее. У Елены, у любимицы, дочь Ксения. Та попроще.

Татьяна видит и неудачные запуски космических ракет. Но, как часто бывает в этой семье, некому сказать, некого предупредить. А предстоящее снятие Хрущева Татьяна увидала во всех деталях за год до самого события и побоялась сказать кому либо, кроме матерь. Исполнилось в точности. Начала пророчествовать и Анна в Костроме. Ей приснилось, как умирают подряд несколько генсеков, гроб за гробом. Никому не рассказала, только записала на бумажку и несколько раз вставила в текст дату сна. Бумажку хорошенько спрятала. Семейный ген провидчества проявился во всех, кроме сызмальства зацелованной Елены. Иринина неумеренная любовь взрастила обыкновенную мелочную женщину.

Летний день в ботаническом саду. Муравейники огорожены сетками. Нас никто не оградит, топчи – не хочу. Ирина выходит в розарий. У роз экзотические названия. Все цвета, от белого до черного. Когда-то давно расцвела Иринина жизнь, ненадолго. Она шла тогда краем поля в Ржавках, пачкая белые тапочки о траву. И встречный ветер гнал к ней человека, что дал ей украсть у судьбы немного счастья. Больше нам не положено. Иринушка, а безоблачное детство? Да, это было, не спорю. Но революция всё перечеркнула. Завистливо очернила каждый светлый день. Мы не имели права быть беззаботными. Ирина нюхает розу – бесплатно, слава богу. А забирается в ботанический сад через пролом в стене – там, на задах, где царят золотые ирисы. Таким же манером возвращается домой. Но сорвать ирис – ни в коем разе. Он принадлежит саду. Сад шевелится, шепчет – не велит.

Осенним утром на мостике возле Головинских прудов стоят тридцатилетняя Татьяна в светлом плаще и высокий худой летчик. Листья плывут по воде, мокрый лист ветром прилепило к Татьяниному плащу –так и не отстает. Не отстает от Татьяны и летчик Вадим Сугробов – зовет замуж. «Ну что ты заладила – погибну я, погибну. Я уже не летаю, видишь – преподаю. Знаешь, кликуши в том, что касается лично их, всегда ошибаются (это правда). Вбила себе в голову – не написано мне на роду ничего хорошего. Тоже нашлась Ванга. Я ничего не боюсь. Я тебя люблю». И тут ветер сильным рывком относит тучи – туда, туда, к востоку. Невысокое солнце ударяет ярким лучом в лицо Татьяне, и золотой кленовый лист вцепляется ей в волосы. Порыв ветра бросает ее в распахнутые руки Вадима – сопротивление сломлено. Татьяна выходит замуж, уже с пятилетними сыновьями. И сразу теряет свой провидческий дар. Это уж как водится. Что-нибудь одно. Счастливые не кликушествуют. Кликуши не блаженствуют. А Петр-Павел рады. Запускают игрушечные вертолетики и примеряют летную фуражку, проваливаясь в нее с ушами.