Можайский-7: Завершение - [4]
— Да-да, был такой: здоровяк, у него сердце не выдержало, и…
— Он самый! Ну так вот…
И снова загремел телефон.
— Вот ведь неугомонные!
— Может, возьмешь?
Сушкин, поднимаясь со стула, скорчил гримасу:
— Придется, пожалуй… какой, однако, настырный попался субъект!
— Давай-давай…
Можайский, ожидая, чтобы Сушкин управился с вызовом, закурил, а сам Никита Аристархович подошел к аппарату и снял трубку с рычага:
— Алло! — не скрывая раздражения, рявкнул он. — Сушкин у аппарата!
И тут гримаса исчезла с лица Никиты Аристарховича:
— Ах, это вы, Вадим Арнольдович! Что? Можайский? Да, у меня…
Сушкин помахал Можайскому рукой, но тот уже и сам поспешил к нему:
— Гесс?
— Он, — ответил Никита Аристархович, передавая Можайскому трубку.
— Да, Вадим Арнольдович, слушаю…
Теперь уже на лице Можайского появилась гримаса:
— Вадим Арнольдович! Помилуйте! Что вы такое говорите?
Из трубки понеслась сбивчивая, эмоциональная речь, но стоявший тут же Сушкин разобрать ее не смог. Однако он смог понять, что Гесс на чем-то явно настаивал, и это что-то вызывало живейшее неудовольствие «нашего князя».
Можайский и впрямь попытался завершить беседу решительно:
— Нет, Вадим Арнольдович, это никак невозможно!
Но из трубки полился новый поток то ли доводов, то ли уговоров. Можайский слушал их, а затем сдался:
— Ну, хорошо… приходите. Только… только я ничего не обещаю!
— Что случилось? — спросил Сушкин, когда Можайский повесил трубку обратно на рычаг. — Чего хотел Гесс?
— Он сейчас сам придет, — буркнул Можайский и вернулся к стулу.
6.
Теперь в гостиной Сушкина сидели трое: сам Никита Аристарховича, «наш князь» и Вадим Арнольдович. Вадим Арнольдович был чрезвычайно взволнован, красен лицом и сбивчив на язык:
— Вы должны… нет, Юрий Михайлович: обязаны мне разрешить!
Гесс, сидя, размахивал руками, отчего тело его покачивалось на стуле, а сам стул, казалось, вот-вот опрокинется.
— Обязаны!
— Но Вадим Арнольдович, — отбивался Можайский, — вы же понимаете: это решаю не я!
— Так объясните Дурново!
— Да как же я ему объясню? За кого вы меня принимаете?
Гесс так посмотрел на Можайского, что стало ясно: если он за кого-то и принимал его сиятельство, то за такую персону, статусу которой позавидовал бы сам Зевс.
— Вы просто не хотите!
Гесс уже едва ли не плакал.
Никита Аристархович наблюдал всю эту сцену с нескрываемым изумлением.
Можайский тяжело вздохнул:
— Да у нас и времени уже не остается…
Гесс встрепенулся:
— Ах! — воскликнул он. — Если дело только во времени, то оно еще есть! Я… вот… изволите видеть…
Рука Вадима Арнольдовича метнулась к внутреннему карману сюртука.
— Что это? — спросил, прищурясь, Можайский.
— Билет!
— Гм… а ну-ка…
Гесс протянул Можайскому билет, а тот принял его и начал рассматривать — и так, и эдак, и со всех вообще сторон, как будто сомневаясь в его подлинности.
— А вот еще…
Гесс вынул из кармана бумажник, а из бумажника пачку каких-то бумаг.
— А это что?
Гесс протянул Можайскому и бумаги.
— Деньги!
— Ну… да: векселя на предъявителя в венецианский банк!
Глаза Можайского, после приключившегося с ним несчастья не знавшие ничего, кроме навечно застывшей в них жуткой улыбки, вдруг помутнели, улыбка заволоклась пеленой, почти погасла. И было это настолько удивительно, что и сам Гесс, и видевший то же самое Сушкин вздрогнули, а по их спинам пробежали мурашки.
— Вадим Арнольдович… — начал было Можайский, но голос его сорвался. — Вадим Арнольдович, дорогой…
Гесс поднялся:
— Юрий Михайлович! Если вы…
Поднялся и Можайский:
— Молчите!
Гесс застыл.
Можайский подошел к телефону:
— Алло, барышня? Сто шестьдесят девять, пожалуйста… Иван Николаевич? Да, это Можайский… да поменялось… вы только не волнуйтесь… тут вот какое дело… — голос Можайского стал твердым. — Гесс едет со мной!
7.
Хлопот по сборам и проводов, разумеется, не было. Поздно вечером, за пару часов до того получившие в Канцелярии новые паспорта Можайский и Гесс, сопровождаемые только Сушкиным и Любимовым — уже назначенным исполняющим должность младшего помощника пристава, — явились на вокзал: к отходившему заграницу поезду.
На перроне было людно. Носильщики не уставали загружать багажный вагон и вагоны первого класса. У вагона, в котором должны были ехать Можайский и Гесс, перетоптывались, разбившись на кучки, пассажиры скромного вида. Табачный дым, смешиваясь с паром, поднимался к навесу.
— Прохладно! — поежился поручик.
— Ничего, — отозвался Сушкин, — в вагоне топят и чай подадут… или нет?
— Не знаю, — усмехнулся Можайский. — Как полагаете, Вадим Арнольдович: в нашем вагоне чай разносят?
Гесс похожим образом усмехнулся и пожал плечами:
— Вот уж не ведаю!
— Юрий Михайлович!
Поручик потянул Можайского за рукав. Сушкин отвернулся: он явно — не спрашивайте, откуда — знал, что последует дальше. Отвернулся и Гесс. Точнее, не отвернулся даже, а немного нервно отошел в сторонку и сделал вид, что роется в карманах в поисках папирос.
— Юрий Михайлович!
— Да? — Можайский, видя общее смущение, насторожился. — Что?
— Здесь… — Поручик сунул руку в карман. — В общем…
— Что? Что?
— Мы подумали…
— Да говорите же! Что еще произошло?
Можайский уже был не насторожен — встревожен. Нам достоверно неизвестно, о чем он думал в этот момент, но того, что произошло в действительности, он совершенно точно не ожидал.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает брандмайор Петербурга Митрофан Андреевич Кирилов.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает фотограф Григорий Александрович Саевич.
Бездомный щенок в обрушившемся на Город весеннем шторме, санитарная инспекция в респектабельной сливочной лавке, процесс пастеризации молока и тощие коровы на молочной ферме — какая между ними связь? Что общего между директрисой образовательных курсов для женщин и вдовствующей мошенницей? Может ли добрый поступок потянуть за собою цепь невероятных событий?
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?…
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает поручик Николай Вячеславович Любимов.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает старший помощник участкового пристава Вадим Арнольдович Гесс.
1906 год. Матильде 16 лет, и больше всего на свете она любит читать. Однако ей предстоит провести всю жизнь на ферме в Северных Лесах, хлопотать по хозяйству, стать женой и матерью, заботиться о семье. О другой судьбе нечего и мечтать. Зря учительница говорит, что у Мэтти есть талант и ей нужно уехать в Нью-Йорк, поступить в университет, стать писательницей… Устроившись на лето поработать в отель «Гленмор», Мэтти неожиданно становится хранительницей писем Грейс Браун, загадочно исчезнувшей девушки. Может ли быть, что, размышляя о жизни Грейс, Матильда решится изменить свою?
В новом сборнике повестей Ивана Погонина «Тайна Святой Эльжбеты» продолжается рассказ о буднях российской полиции и приключениях сыскного надзирателя Осипа Тараканова. В 1912 году Тараканов работает в Москве и Московской губернии, где расследует серию дерзких разбойных нападений. А в 1914-м судьба забрасывает его совсем далеко от родных мест… Начинается война, и Тараканов, собравшийся было уже уйти в отставку, решает продолжить службу и возглавляет сыскное отделение во Львове. И первое же серьезное расследование ставит его в тупик.
Никто не расскажет вам правду о ведьмах. Церковь будет проповедовать истину священного огня и вред еретического учения, а обычные люди открестятся от истины и поплотнее закроют ставни на ночь. Лишь некоторым смельчакам удалось узнать о ведьмах больше. Один из них – Адам Пэйн. Инквизитор, усомнившийся в действиях церкви и примкнувший к ведьмам, чтобы огнем и мечом нести свою правду в мир, погрязший в крови. Это его история.
После отмены крепостного права, побед на Балканах в Российской империи разрабатываются конституционные изменения. Однако внутренние и внешние враги самодержавия начинают охоту на императора: пущен под откос царский поезд, взорван Зимний дворец. Расследованием этих преступлений поручено заниматься адъютанту Великого князя Константина Николаевича, капитану второго ранга Лузгину.
…Он из Питерского УГРО и всегда — под смертельным огнем. Он сам ищет пулю, предназначенную другому. Не раз он спасал вождя от гибели, а колесо истории — от внезапного поворота. У особо приближенных только одна привилегия — первыми идти на смерть. Он тонок и умен, он нежен и смел. он может полюбить ту, что еще вчера была заклятым врагом. Он — просто телохранитель Великого Вождя Великой Революции…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает начальник Сыскной полиции Петербурга Михаил Фролович Чулицкий.