Можайский-5: Кирилов и другие - [10]
— Можайский это подметил.
— Какая разница?
— Вы правы: никакой.
— Ладно: как Юрий Михайлович подметил, большую часть жизни мы проводим в казармах и вообще — в обществе друг друга. Даже если дни выдаются спокойными[20], времени мы не теряем: учения, учеба[21]… много всего. А лучше всего к такому распорядку приучены — опять же — отставные. Поэтому и отставных в моей команде — большее, нежели статских, количество. Василий Бочаров был одним из них.
— Понятно.
— Вот потому-то я и кивнул в ответ Анастасии Маркеловне: да, мол, конечно, знаю. Она тоже кивнула и продолжила:
«Когда Вася вышел из полка и решил испытать себя на пожарной службе, мы с Клавой — буду откровенной — испугались. Много нехорошего поговаривали об этой службе: и трудна-де, и оплачивается никудышно, и опасна не в меру, и продвижения в ней никакого. А уж что говорили о заведенных в ней порядках… волосы дыбом вставали. Как будто не о государственной службе речь заходила, а о каторге, причем не политической, где, как говорят, еще какое-то уважение друг к другу имеется, а с отбросами — ворами, грабителями, убийцами!»
Я, услышав такие характеристики, ничуть не обиделся: Анастасия явно имела в виду минувшие дни, еще до моего назначения, а тогда многое и впрямь было иначе и очень сильно оставляло желать лучшего. Анастасия тут же это и подтвердила:
«Вы, Митрофан Андреевич, на свой счет ничего из этого не принимайте: при вас всё изменилось кардинально! Но тогда… тогда — совсем другое дело. И мы не на шутку испугались. Зачем было идти в такую службу? Неужели крепкому, здоровому человеку не нашлось бы никакой другой работы?»
Я в сомнении покачал головой: отставные были извечной проблемой столицы, уж слишком много их скапливалось.
Анастасия меня поняла:
«Вася так же считал и о том же нам заявил: не найду, мол, другую работу. А если не найду в кратчайшие сроки, то вышлют нас по указу в глухую тьму-таракань, и будем мы там куковать всю оставшуюся жизнь!»
— Он правду говорил, — подтвердил я. — Выбор у отставных невелик: мы, полиция, иногда — вахтеры и дворники… Но в дворники устроиться сложнее всего.
«Да-да, Митрофан Андреевич: так и Вася сказал! Уж мы и по фабрикам ему предлагали походить, но он, пару дней по проходным помыкавшись, еще тверже решил в пожарные… Ну, не странно ли это?»
— Что именно? — спросил я.
«Почему деревенщину всякую на фабрики берут, а солдатами брезгуют?»
— Не брезгуют, Анастасия Маркеловна, — пояснил я, — опасаются. Да и невыгодно их нанимать.
«Почему же невыгодно?»
— Как вам сказать…
«Так и скажите».
— Организованные они. И к обществу привычные. Для них авторитет — хороший офицер. А мастера они и в грош не ставят. Кто такой для них этот мастер? Не лучше, чем они сами, а то и похуже: они-то всякого повидали, а что видел мастер кроме своих станков? В общем, Анастасия Маркеловна, ни драть с отставных три шкуры не получится, ни к порядку призвать в случае чего. Напротив даже: вот именно, что в случае чего они еще и отпор дадут, и революцию местного масштаба сделают!
Анастасия, не возражая, вздохнула:
«Получается, служить за Отечество — пожалуйста. Работать в Отечестве — нельзя!»
— Получается, так.
«Несправедливо!»
— Что поделать?
«Пенсию платить!»
Теперь уже я вздохнул:
— По инвалидности — извольте. По старости и непригодности к работам — тоже. А крепким и здоровым пенсии никогда на Руси не платили!
«И напрасно!»
— Возможно. Но мы, сударыня, отвлеклись.
Я попросил Анастасию вернуться к сути, что она тут же и сделала:
«Да, конечно, Митрофан Андреевич: простите… Итак, всего-то что пару дней и помыкавшись по заводским проходным, Василий пошел наниматься в пожарные. Почему в пожарные? Почему не в полицию хотя бы? Мы не знали. Он же на все наши вопросы только смеялся: призвание, мол, у него такое — пожары тушить. А в полиции якобы служат не наигравшиеся в фельдфебелей фельдфебели и те, кто мечтал о широкой лычке[22], да так ее и не выслужил!»
— Доля истины в этом есть…
Митрофан Андреевич брякнул это, нимало не задумавшись. Я покосился на Можайского, но его сиятельство остался невозмутим. Посмотрел на Чулицкого с Иниховым, но они ничуть не взволновались. Гесс же, Любимов и Монтинин вообще, казалось, пропустили обидное замечание Митрофана Андреевича мимо ушей.
— … да и нельзя понять, что лучше: нож под ребро получить или сгореть на пожаре… ах! Что я такое говорю!
Я, — Митрофан Андреевич, — смутился: это же надо — брякнуть такое сестре человека, который именно что сгорел на пожаре, погиб в огне, умирал долго и особенно страшно и мучительно! Пусть даже и был он, как выяснилось, человеком нечистоплотным, но разве это причина — настолько забыться?
Впрочем, Анастасия Маркеловна в ужас от моей бестактности не пришла:
«Вы удивитесь, — только и сказала она, — но Вася — слово в слово! — заявил нам то же».
— Все равно: извините…
«Да что уж там… хотя, признаюсь, когда мы тело увидели, да еще и отчет потом прочитали… этого, как бишь его! — репортера…»
— Сушкина?
«Сушкина, верно!»
Я ощутил, что бледнею. Митрофан Андреевич заметил это и махнул рукой:
— Не бледнейте, Сушкин: работа у вас такая. У каждого из нас свои недостатки!
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?…
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает фотограф Григорий Александрович Саевич.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает старший помощник участкового пристава Вадим Арнольдович Гесс.
Не очень-то многого добившись в столице, Можайский на свой страх и риск отправляется в Венецию, где должно состояться странное собрание исчезнувших из Петербурга людей. Сопровождает Юрия Михайловича Гесс, благородно решивший сопутствовать своему начальнику и в этом его «предприятии». Но вот вопрос: смогут ли Юрий Михайлович и Вадим Арнольдович добиться хоть чего-то на чужбине, если уж и на отеческой земле им не слишком повезло? Сушкин и поручик Любимов в это искренне верят, но и сами они, едва проводив Можайского и Гесса до вокзала, оказываются в ситуации, которую можно охарактеризовать только так — на волосок от смерти!
Бездомный щенок в обрушившемся на Город весеннем шторме, санитарная инспекция в респектабельной сливочной лавке, процесс пастеризации молока и тощие коровы на молочной ферме — какая между ними связь? Что общего между директрисой образовательных курсов для женщин и вдовствующей мошенницей? Может ли добрый поступок потянуть за собою цепь невероятных событий?
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает поручик Николай Вячеславович Любимов.
Викторианский аристократ Чарльз Ленокс — истинный джентльмен, всегда готовый совершить благородный поступок. А потому, когда подруга детства леди Джейн просит его провести собственное, приватное расследование обстоятельств смерти ее хорошенькой горничной Пруденс Смит, Чарльз повинуется — и сразу замечает крайне странные обстоятельства дела.На первый взгляд Пруденс явно покончила с собой. Но где вязла простая служанка редчайший, экзотический яд, ставший причиной ее гибели? Значит, все-таки убийство? Чарльз начинает задавать вопросы — но раньше, чем он успевает прийти к каким-то выводам, убийца наносит следующий удар…
1711 год.Десять лет не прекращается война. Аббат Мелани, секретный агент Людовика XIV, прибывает в Вену. Он узнает о заговоре против императора Иосифа I.Но кто готовится нанести смертельный удар? Брат, мечтающий о троне, или коварные иезуиты? Вероломные англичане или турки, извечные враги империи?Разгадка кроется в таинственном сообщении турецкого посла. Пытаясь расшифровать это сообщение, помощники аббата гибнут один за другим.Впервые на пути агента Людовика XIV оказался столь безжалостный противник.
…Эдо.Новая столица Японии, не успевшей еще зализать кровавые раны жестокой гражданской войны.Твердыня клана Токугава, силой и хитростью вырвавшего власть из рук наследников Тоётоми Хидэёси.Здесь все еще нельзя доверять никому — ни другу, ни врагу, ибо каждый способен прятать в рукаве кинжал или пузырек с ядом.И теперь гибель, похоже, угрожает самому сёгуну.Его люди убеждены — наемный убийца просто промахнулся, застрелив стоящего рядом с Токугавой Иэясу советника.И только ронин Мацуяма Кадзэ, всей душой ненавидящий клан Токугава и его приспешников, догадывается, как и почему произошло это преступление…
Четвертый роман известного английского писателя Дэвида Дикинсона (р. 1946 г.) о лорде Пауэрскорте (с тремя предыдущими издательство уже познакомило российских читателей).Англия, 1901 год. Собор в Комптоне, на западе Англии готовится к великому празднику — вот уже тысячу лет в его стенах люди обращаются с молитвой к Всевышнему. И тут прихожане с ужасом узнают, что всеми уважаемый настоятель собора покинул сей бренный мир, и сделал это при весьма странных и загадочных обстоятельствах. Никому не позволяется видеть тело умершего.
В доме погибшего при загадочных обстоятельствах профессора Лешоссера найден древний меч искусной работы.Из оставленного ученым дневника следует, что этот меч принадлежал герою Троянской войны Ахиллу и им, согласно легенде, завладел Александр Македонский.Но где в таком случае упоминающиеся в тех же записках доспехи античного воина?
В своем очередном историческом романе, выдержанном в жанре «средневекового триллера», современный британский мастер детектива Пол Доуэрти обращается к одной из не разрешенных по сей день загадок. XIII век, Великобритания, уходящий корнями в прошлое конфликт английского и шотландского королевства. На этот раз проницательному Хью Корбетту, посланнику английского лорд-канцлера Бенстеда, предстоит расследовать таинственную смерть шотландского короля Александра III.Да, король погиб глухой ночью и без свидетелей, сорвавшись со скалы и разбившись насмерть — но была ли то лишь роковая случайность? Слишком много ниточек переплелось, слишком много алчных взоров устремлено на шотландский престол — и изнутри страны, и из-за ее рубежей.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает начальник Сыскной полиции Петербурга Михаил Фролович Чулицкий.