Мозг и сознание - [48]

хотя на практике эти термины часто обозначают одно и то же.

У больных наблюдались следующие явления: 1) иллюзии (зрительные, слуховые, вестибулярные, иллюзии узнавания, или deja vu, ощущение удаленности или нереальности); 2) эмоции (одиночество, страх, тоска); 3) галлюцинации (яркие воспоминания или сновидения, столь же сложные, как и сами реальные ощущения); 4) навязчивые идеи (стереотипные мысли, теснящиеся в мозгу). Первые три группы явлений возникали при раздражении различных глубинных структур мозга. Чаще всего возникала иллюзия узнавания, или deja vu, для которой характерна реакция удивления, прекращение разговора и немедленное спонтанное заявление, что только что произошло нечто необычное. Например, после раздражения нижнебокового отдела лобной доли один из больных, который уже начал отвечать на вопрос врача, внезапно замолчал и затем сказал: «Я думал, мне показалось, что кто-то уже спрашивал меня об этом раньше». Иногда больной заканчивал начатую мысль, но всегда наблюдалось сильное желание отреагировать на раздражение. Эффект раздражения воспринимался как явно навязчивый, но не был неприятным. Испытав несколько раз подобные ощущения, больной начинал распознавать их специфичность и заявлял, например, следующее: «Эй! Меня опять осенило. Мне кажется, что кто-то уже однажды говорил мне то же самое». Реакция была удивительно постоянной; столь же постоянным было и стремление словесно выразить свои ощущения, что происходило спонтанно и в большинстве случаев без наводящих вопросов. В каждом случае речь обычно шла о замечании, сделанном больным или врачом непосредственно перед раздражением или в момент его нанесения. Таким образом, смысловое содержание deja vu было в каждом случае различным, но оно всегда было связано с темой происходящего разговора. Однако во всех случаях у больных возникало ощущение, что слова, мысли или ситуации напоминают пережитые раньше. Новых восприятий не возникало, а просто новая информация интерпретировалась как знакомая и известная. При появлении этих иллюзий больной не ощущал тревоги или страха; это была реакция заинтересованного удивления, довольно приятного и развлекательного свойства, больной оживлялся и становился более общительным. Ему не терпелось сообщить, что нечто подобное случалось и прежде, и слово «прежде» употребляли почти все больные, рассказывая о своих ощущениях. Эти ощущения носили преходящий характер, и после того как больной о них сообщал, его поведение становилось таким же, как и до раздражения.

Наши знания о церебральных механизмах психических функций столь примитивны, что было бы неразумно рассуждать об иллюзиях узнавания на уровне нейронов. Однако тот факт, что эти иллюзии можно с достоверностью вызвать, указывает на возможность осуществления определенным отделом мозга функции интерпретации и открывает путь для дальнейшего экспериментального исследования способов обработки индивидуумом сенсорной информации. Пенфилд предполагает, что в коре височной доли мозга функционирует анатомически обособленный механизм, используемый для индивидуальной оценки воспринимаемой действительности в отношении расстояний, звуков, вида, интенсивности или новизны сенсорной информации. Этот механизм, вероятно, относительно независим от механизма, используемого для регистрации текущих событий, и он может нарушаться при эпилепсии и при прямом раздражении мозга. Приняв эту гипотезу, мы можем предположить, что искусственное воздействие на электрические и химические процессы в нейронах способно сыграть решающую роль в интерпретации реальной действительности до некоторой степени независимо от прошлого опыта и индивидуальных особенностей личности.

 

16

Эффект торможения у животных и человека

Существование процессов торможения в центральной нервной системе было показано в прошлом столетии И. М. Сеченовым [198], И. П. Павловым [171] и другими основоположниками русской физиологической школы. Торможение — хорошо известное явление; ему было посвящено несколько симпозиумов [14, 63, 77]. Несмотря на всю важность механизмов торможения, они до сих пор не получили достаточного освещения в научной литературе, и в большинстве учебников по нейрофизиологии, психологии и фармакологии отсутствуют главы, в которых бы рассматривалось это явление. Между тем еще 80 лет назад Морган [158] писал: «Когда физиологи смогут разрешить проблему торможения, появится возможность изучать проблему воли», а современные исследователи утверждают, что торможение и выбор в большей степени, чем самовыражение и обучение, являются центральными проблемами психологии [63]. Совершенно необходимо, чтобы ученые заинтересовались торможением и уделили ему внимание, соответствующее его значимости; что касается простых смертных, то они также должны осознать решающую роль торможения в большинстве проявлений нашей повседневной деятельности.

Шум публики в театре во время антракта — это непрерывный гул, не имеющий никакого смысла. Однако во время действия все разговоры следует прекратить, чтобы были слышны голоса актеров. Мозг подобен огромному театру со многими миллионами нейронов, способных передавать импульсы одновременно и во многих направлениях. Большинство этих нейронов разряжается почти непрерывно, и их чувствительность подобна гигантской синаптической бочке с порохом, которая взорвалась бы в эпилептическом припадке, не будь процессов торможения [122]. Во время выполнения организованных поведенческих реакций большинство нейронов и проводящих путей должны сохранять состояние покоя, с тем чтобы важные приказы достигали тех целей, на которые они были направлены. Для нормальной деятельности мозга торможение столь же важно, как и возбуждение, и некоторые структуры мозга специально предназначены для выполнения тормозных функций. Таким образом, следует ожидать, что ЭРМ может не только вызывать возникновение многих описанных в предыдущих главах реакций, но и блокировать их, возбуждая определенные группы нейронов, осуществляющие торможение этих специфических реакций.