Мозг Эйнштейна - [41]

Ее отвели в штаб. Женщина говорила по-немецки и по-английски с резким американским акцентом. Допрашивали ее недолго. Через несколько минут стало ясно, что она представляет интерес скорее для врача, чем для пограничников, так как переутомлена и находится во власти странных, бредовых идей. Вот так эта иностранка попала в кабинет доктора Z. Неизвестная понемногу приходила в себя: в штабе ее напоили крепким кофе, накормили плотным солдатским завтраком.

Она закурила сигарету «Честерфилд» и начала свой рассказ. Молодая женщина говорила спокойно и связно и лишь иногда с опаской поглядывала в окно.

Родилась она по ту сторону границы, в Баварии. При крещении ее нарекли Элизабет, но все звали ее просто Бетти, а после капитуляции, когда появились американцы, стали именовать Бэсс. Потом Бетти попала в Бостон, и ей дали новое имя — Стелла — звезда. Ведь она была блондинкой, и вообще герлс всегда носят подобные имена. Во время войны Бетти вступила в Союз немецких девушек. Война окончилась, пришли американцы, ей было семнадцать, она встречалась с Гельмутом, и они хотели пожениться. Родители возражали. Гельмут был беден, а Бетти получила изысканное воспитание. С детства ей внушали, что она красива, и мать не сомневалась, что однажды за ней явится сказочный принц и увезет из деревни в золотой карете. И принц действительно явился. Был он уже не первой молодости, этот лысый коммерсант, приехавший в «шевроле». Он приметил Бетти в местном офицерском клубе, куда та ходила на танцы, и предложил ей ангажемент в Бостоне. У нее были длинные ноги, а публика требовала длинноногих, узкобедрых, мальчишеского типа девиц. В те времена в Германии можно было нанять девчонку и за тарелку супа… Тарелку супа и мечту о земле обетованной, где на каждом углу тебя ждет жених в роскошном авто с букетом цветов. Бетти раньше брала уроки ритмики, как это принято среди бюргерских семейств, и потому имела некоторое представление о своей будущей профессии. Родители были довольны. Почти вся деревня вышла провожать Бетти. Все, кто не одобрял ее любви к Гельмуту. Америка уже не казалась им враждебной и чужой. Богатые американские дядюшки открывали перед ними богатые перспективы. Гельмут остался один. Он вернулся с войны обмороженным, и на прежнюю работу его не взяли. Гельмут обладал достаточно острым умом, чтобы понять всю жестокость судьбы и будничность своего существования.

Бостон, конечно, оказался совсем не таким, каким Бетти создала его в своих мечтах. Она утверждала, что ей там пришлось несладко.

Три года Бетти-Стелла выступала все в том же ревю «Огни Марса». Она была «летающей тарелкой», о чем говорил огромный круглый головной убор, смахивавший больше на велосипедное колесо или торт, чем на тарелку. Этот убор был ее единственной одеждой… Стелла так ни разу и не отважилась послать в свою католическую деревню ни фотографии этих «шоу», ни тем более свою расчетную книжку. Платили ей до слез мало, а надежды выйти замуж не было никакой. Она обнаружила, что здесь молодые мужчины ведут себя точно так же, как некогда вела себя она: для них брак лишь выгодная сделка или выгодный обмен личных качеств и богатства на женскую красоту. Главное в подобной коммерции — не прогадать. Стелла могла предложить им лишь длинные ноги, но ее ноги были ничуть не длинней, чем у остальных девиц кордебалета. Все они были одиноки и в лучшем случае заводили себе пожилого покровителя… В конце концов такого же «папашу» заполучила и Стелла. Он снял для нее — наконец-то! — скромную квартирку в высоченном доходном доме без лифта на окраине Бостона, на самом последнем этаже. Сам он карабкался сюда, выбиваясь из сил, потому что был толст и астматичен. Папаша заявлялся к Стелле раз в неделю, и открывал дверь своим ключом. Частенько он наносил неожиданные визиты, чтобы убедиться в ее верности, хотя сам отнюдь не был праведником…

— Однажды вечером, весной этого года, — ах, что она говорит, — это было вчера вечером, — продолжала Стелла свой рассказ, — она возвращалась из театра домой…

— В Бостоне? — спросил доктор Z, будто невзначай, подсчитывая, как быстро может долететь до Европы новейший пассажирский самолет.

— Конечно.

— Вчера вечером? Значит, семнадцать часов назад?

Стелла на минутку задумалась:

— Пятнадцать, — сказала она. — Пятнадцать с половиной. -

…Она распрощалась с подружками, которые по обыкновению тащили ее покутить, купила бутылку вина, опрокинула у стойки несколько рюмок виски и весело поднялась к себе на последний этаж. Захлопнула дверь и сразу поняла, что у нее гость.

— Ты опять за свое! Все шпионишь! — крикнула Стелла из прихожей вместо того, чтобы броситься ему на шею, как делала раньше. — Зря волнуешься… — кричала она из ванной комнаты, переодеваясь и поспешно прополаскивая рот, чтоб он не почувствовал запаха алкоголя.

— Я не какая-нибудь авантюристка… — Стелла набросила вот этот халатик и влезла в стоптанные шлепанцы. На ходу застегивая пуговицы, она вошла в комнату. — …А сам вот уже два месяца не платишь за мою квартиру… — Тут Стелла подняла глаза, взглянула на него и остолбенела. Он сидел на своем обычном месте, в кресле-ракушке, и, как всегда, курил гаванскую сигару. Но это был вовсе не он, а мужчина в комбинезоне, какие носят шоферы или механики, много меньше ростом, чем ее друг, и намного моложе его. Миндалевидные глаза делали его похожим на южанина, на итальянца из эмигрантов. На голове у незнакомца был шлемофон, как у танкиста, на коленях лежали наушники.