Мозаика. Стихотворения и поэмы - [3]

Вздымалась из кассы.

И сразу по залам,

Сыркам, патиссонам,

Пахнуло слезами,

Как будто озоном.

О, слез этих запах

В мычащей ораве.

Два были без шапок.

Их руки орали.

А третий с беконом

Подобием мата

Ревел, как Бетховен,

Земно и лохмато!

В стекло барабаня,

Ладони ломая,

Орала судьба моя

Глухонемая!

Кассирша, осклабясь,

Косилась на солнце

И ленинский абрис

Искала

   в полсотне.

По не было Ленина.

Она была

   фальшью…

Была бакалея.

В ней люди и фарши.

Колесо смеха

Летят — носы клубникой, подолы и трико.

А в центре столб клубится —

Ого-го!

Ой, смеху сколько —

Скользко!

Девчонки и мальчишки

Слетают в снег, визжа,

Как с колеса точильщика

Иль с веловиража.

(Ой, не стремись, мальчишка,

К высокому столбу —

Получишь шишку

Чугунную на лбу!)

Не так ли жизнь заносит

Товарищей иных,

Спины им занозит

И скидывает их?!

Как мне нужна в поэзии

Святая простота!

Но мчит меня по лезвию

Куда-то не туда…

И ты среди орбиты

Стоишь не про меня.

Колени в кровь разбиты,

Смеясь, кляня,

Слетаю метеором, сквозь хохот и галдеж…

Умора!..

Ой, умрешь!

В. Бокову

Нет у поэтов отчества.

Творчество — это отрочество.

Ходит он — синеокий,

Гусельки на весу,

Очи его — как окуни,

Или окно в весну.

Он неожидан, как фишка,

Ветреней, точно март…

Нет у поэта финиша.

Творчество — это старт.

Баллада точки

«Баллада? О точке?! О смертной пилюле?!..»

Балда!

Вы забыли о пушкинской пуле!

Что ветры свистали, как в дыры кларнетов,

В пробитые головы лучших поэтов.

Стрелою пронзив самодурство и свинство,

К потомкам неслась траектория свиста!

И не было точки. А было — начало.

Мы в землю уходим, как в двери вокзала.

И точка тоннеля, как дуло, черна…

В бессмертье она?

Иль в безвестность она?..

Нет смерти. Нет точки. Есть путь пулевой —

Вторая проекция той же прямой.

В природе по смете отсутствует точка.

Мы будем бессмертны.

   И это — точно!

«Ты с теткой живешь. Она учит канцоны…»

Ты с теткой живешь. Она учит канцоны.

Чихает и носит мужские кальсоны.

Как мы ненавидим проклятую ведьму!..

Мы дружим с овином, как с добрым медведем.

Он греет нас, будто ладошки запазухой.

И пасекой пахнет.

   А в Суздале — Пасха!

А в Суздале сутолока, смех, воронье,

Ты в щеки мне шепчешь про детство твое.

То сельское детство, где солнце и кони,

И соты сияют, как будто иконы.

Тот отблеск медовый на косах твоих…

В России живу — меж снегов и святых!

Гойя

Я — Гойя!

Глазницы воронок мне выклевал ворог,

   слетая на поле нагое.

Я — Горе.

Я — голос

Войны, городов головни

   на снегу сорок первого года.

Я — голод.

Я горло

Повешенной бабы, чье тело, как колокол,

   било над площадью голой…

Я — Гойя!

О грозди

Возмездья! Взвил залпом на Запад —

   я пепел незваного гостя!

И в мемориальное небо вбил крепкие

   звезды —

Как гвозди.

Я — Гойя.

«Сидишь беременная, бледная…»

Сидишь беременная, бледная.

Как ты переменилась, бедная.

Сидишь, одергиваешь платьице,

И плачется тебе, и плачется…

За что нас только бабы балуют

И губы, падая, дают,

И выбегают за шлагбаумы.

И от вагонов отстают?

Как ты бежала за вагонами,

Глядела в полосы оконные…

Стучат почтовые, курьерские,

Хабаровские, люберецкие…

И от Москвы до Ашхабада,

Остолбенев до немоты,

Стоят, как каменные, бабы,

Луне подставив животы.

И поворачиваясь к свету,

В ночном быту необжитом —

Как понимает их планета

Своим огромным животом…

Кто ты?

(Из поэмы)

Кто мы — фишки или великие?

Гениальность в крови планеты.

Нету «физиков», нету «лириков» —

Лилипуты или поэты!

Независимо от работы

Нам, как оспа, привился век.

Ошарашивающее — «Кто ты?»

Нас заносит, как велотрек.

Кто ты? Кто ты? А вдруг — не то?..

Как Венеру шерстит пальто!

Кукарекать стремятся скворки,

Архитекторы — в стихотворцы!

И оттаивая ладошки,

Поэтессы бегут в латошницы!

Ну, а ты?..

Уж который месяц —

В звезды метишь, дороги месишь…

Школу кончила, косы сбросила,

Побыла продавщицей — бросила.

И опять и опять, как в салочки,

Меж столешниковских афиш,

Несмышленыш,

   олешка,

      самочка,

Запыхавшаяся, стоишь!..

Кто ты? Кто?! — Ты глядишь с тоскою

В книги, в окна — но где ты там? —

Припадаешь, как к телескопам,

К неподвижным мужским зрачкам…

Я брожу с тобой, Верка, Вега!..

Я и сам посреди лавин,

Вроде снежного человека,

Абсолютно неуловим.

Туманная улица

Туманный пригород, как турман.

   Как поплавки, милиционеры.

Туман.

Который век? Которой эры?

Все — по частям, подобно бреду.

   Людей как будто развинтили…

Бреду.

Верней — барахтаюсь в ватине.

Носы. Подфарники. Околыши.

   Они, как в фодисе, двоятся.

Калоши?

Как бы башкой не обменяться!

Так женщина — от губ едва,

   двоясь и что-то воскрешая,

Уж не любимая — вдова,

   еще твоя, уже — чужая…

О тумбы, о прохожих трусь я…

   Венера? Продавец мороженого!..

Друзья?

Ох, эти яго доморощенные!

Ты?! Ты стоишь и щиплешь уши,

   одна, в пальто великоватом! —

Усы?!

И иней в ухе волосатом!

Я спотыкаюсь, бьюсь, живу,

   туман, туман — не разберешься,

О чью щеку в тумане трешься?..

Ау!

Туман, туман — не дозовешься…

Как здорово, когда туман рассеивается!

Вечер на стройке

Меня пугают формализмом.

Как вы рт жизни далеки,

Пропахнувшие формалином

И фимиамом знатоки!

В вас, может, есть и целина,

Но нет жемчужного зерна.

Искусство мертвенно без искры,

Не столько божьей, как людской, —

Чтоб слушали бульдозеристы

Непроходимою тайгой.

Им приходилось зло и солоно,

Но чтоб стояли, как сейчас,

Они — небритые, как солнце,