Мозаика любви - [2]

Неприметное заведение у кольцевой дороги было выбрано из соображений экономии средств собравшихся. Оргвзнос, включавший аренду, еду и подарок, составлял мизерную, с точки зрения Лобанова, цифру в шестьсот пятьдесят рублей. Желающие могли сделать дополнительные взносы напитками. Староста рассудила правильно, и поэтому емкий багажник «Ауди» Анатолия был заполнен ящиками с водкой, вином, коробками с соками, а поверх них внушительно мерцал прозрачным колпаком красавиц торт. Лобанов хотел проставиться за все свои дни рожденья, машины, должности, квартиры, а также и недавний развод. Во всяком случае, придумал такое объяснение на случай сопротивления общественности его взносу. Но когда подъехал, то увидел напротив распахнутых дверей «Елочки» чью-то «Тойоту» с открытым багажником, из которого знакомые до крика Юрка и Гришка вынимали тяжелые пакеты под присмотром какой-то тетки. Заметив медленно вплывающего во двор Лобанова, она жестом регулировщика показала ему, куда парковаться, и крикнула в темноту голосом Светки Овакян:

— Крупинкин и Федулов, на разгрузку!

Лобанов вышел из машины, открыл багажник и прикрыл глаза. Ему показалось, что он не выдержит встречи, независимо от того, остались его друзья такими же или изменились до неузнаваемости.

Его смятение прервал чуть гнусавый голос Крупинкина:

— Здорово, Мак. Что брать-то?

Став опять как в десятом классе Макушкиным, Анатолий открыл глаза и увидел такого же, как двадцать лет назад, тощего, но седого Витьку, а рядом с ним такого же плотного, но лысого Игоря. Изменения были понятными и нормальными. Он облегченно вздохнул и легко, без пафоса поздоровался с ребятами.

— Тащим все. Я — торт, вы — водку.

— Нет, торт — я, — возразила подошедшая тетка, из невзрачной внешности которой быстро нарисовался знакомый облик вечно хозяйственной Овакян. — А ты соки тоже вынимай, но не все, только томатный, другие есть.

— Галина Григорьевна уже здесь? — спросил Лобанов, прикидывая, брать ли сразу с собой подарок.

— Нет, за ней Токарева поехала, скоро будут. А у нас еще не все готово, газеты не развешены.

— Какие газеты? — удивился Анатолий, повернувшись к позвякивающему рядом водочными бутылками Федулову.

— Наши выпускные и новогодние тоже. Их Надежда привезла, нашла у родителей во время ремонта, — пояснил тот.

— Стенгазеты? Как же они не сгинули? — обратился Лобанов к тощей, очкастой и авторитетной Наде, руководящей размещением напитков в подсобке.

— А куда бы они делись с антресолей? Как я их туда засунула после выпускного, так они там и лежали до ремонта, — пояснила Батова.

— А после ремонта? — недоумевал Анатолий.

— Что значит после? Я его только начала, ему конца не видно, я даже еще не решила, ломать антресоли или оставить, — озабоченно поделилась бывшая редактор классной стенгазеты, занимавшей призовые места на районных конкурсах юных корреспондентов.

— Ломай, нечего пыль собирать, — как всегда радикально и безапелляционно посоветовала Ольга, внося охапку цветов.

— Дариенко, а ты откуда взялась? — не смог скрыть своего радостного удивления Федулов.

— Приехала на прошлой неделе квартиру продавать, — шурша целлофаном, скрывающим букеты осенних цветов, ответила Оля.

— Одна или со своим синьором? — уточнил обстоятельный Крупинкин.

— Одна, синьор работает шофером у моего сына — возит его в школу и на репетиции. Мы ведь живем в далекой итальянской глубинке, где общественный транспорт плохо развит.

— Приехали, идите встречать! — раздался звонкий голос Александрович.

Все повалили из подсобки как из класса на перемену, толкаясь и хихикая.

Из темноты улицы, грозно сверкая толстыми линзами очков и статно вздымая высокой грудью, вошла их классный руководитель, литераторша, наперсница поэтов и влюбленных, чуть постаревшая, но все такая же родная Галина Григорьевна. За ней по ступеням поднимались две закадычные подружки, соседки по третьей в правом ряду парте Нина и Таня. Все гурьбой двинулись в зал с накрытыми столами, а Лобанов вышел в прохладу октябрьского вечера. Открыл машину, достал с заднего сиденья коробку со своим личным подарком — эксклюзивным изданием любимого романа учительницы «Мастер и Маргарита» Булгакова. Кожаный переплет, золотой обрез бумаги, иллюстрации и комментарии делали эту книгу почти бесценной в глазах знатоков. Лобанов понимал, что никакой миксер, тостер или даже блендер не доставит бедной учительнице столько радости и гордости, как обладание такой книгой. Он шагнул было к огням «Елочки», но вернулся за букетом. Опять открыл машину, взял цветы, повертел их и оставил в машине.

— Ну что ж, классный час, посвященный достойной дате в жизни нашей дорогой Галины Григорьевны, считаю открытым, — волшебное контральто Нины легко покрыло остаточные шумы начавшегося застолья. — Предлагаю выпивать и закусывать, а по мере созревания произносить тосты, спичи и просто здравицы.

— Мы что, сюда есть приехали? — возмутился ворчливый Тиккер.

— Гриша, — задушевно обратилась к нему Галина Григорьевна, — ты столько пирожков съел под партой во время уроков, что сейчас можешь и поголодать.

За столом дружно хохотнули, и верный тон общению был задан. Каждый старался перещеголять соседа в точности и полноте воспоминаний. Удивительно, что частенько на вопрос: «А ты это помнишь?» — собеседник возмущенно кричал: «Я этого не знал!» — и рвался найти того, кто в свое время утаил от него нечто важное. Чтобы навести порядок и прекратить бесконечные вопросы каждого о каждом, бывшая классная руководительница решила провести перекличку. Она достала из сумки пожелтевшую тетрадочку с надписью «10 «А» 1979/80 уч. год» и объявила: