Моя жизнь. Записки суфражистки - [28]

К концу второй недели я решила прервать насильственный обет молчания. На прогулке я вдруг окликнула свою дочь и велела ей остановиться, пока я не поравняюсь с нею. Она, разумеется, остановилась, и мы, взявшись за руки, начали тихо беседовать. Надзирательница подбежала к нам и сказала, что она должна слышать решительно все, что мы говорим. На это я ответила: «Пожалуйста, но я настаиваю на своем праве разговаривать с дочерью». Другая надзирательница поспешно ушла со двора, а затем вернулась с несколькими надзирательницами. Они схватили меня и быстро увели в камеру, причем суфражистки-узницы во всю силу своих голосов приветствовали меня за мой поступок. За свой «мятеж» они получили три дня карцера, а меня постигла гораздо более суровая кара. Отнюдь не раскаиваясь в сделанном, я сказала начальнику, что ни за что снова не подчинюсь правилу о безмолвии, каким бы наказаниям он не подвергал меня. Запрещать матери говорить с дочерью – гнусно и бесчеловечно! За это заявление я, как «опасная преступница», была отправлена в карцер, лишена прогулки и права посещать часовню, причем у моей двери была поставлена надзирательница для наблюдения за тем, чтобы я ни с кем не общалась.

Прошло при таких условиях три недели, и за это время здоровье мистрисс Драммонд так ухудшилось, что ее принуждены были освободить для помещения в лечебницу. Моя дочь, как я узнала, тоже была больна, и в отчаянии я обратилась в тюремную инспекцию с просьбой разрешить мне повидать ее. В этом мне отказали, предложив повторить просьбу через месяц; ответ, заявили мне, будет зависеть от моего поведения. Целый месяц! За это время девочка моя может умереть. Волнение и беспокойство за нее снова уложили меня в постель. Скоро, однако, все изменилось. Мистрисс Драммонд, как только она оказалась в силах публично выступить, а также другие, освобожденные из тюрьмы суфражистки, широко разгласили историю о нашем «мятеже», равно как и о другом возмущении, руководимом мисс Уоллес Денлоп и навлекшем на многих узниц заключение в карцере. Суфражистки в числе нескольких тысяч двинулись к Холлоуэю, запрудив все входы в улицу, да которой находится тюрьма. Много раз обошли они тюрьму, распевая женскую марсельезу и приветствуя нас. Через неделю они снова пришли, но на этот раз полиция заставила их отступить задолго до того, как они приблизились к тюрьме.

Демонстрации вместе с целой серией запросов в Палате Общин подействовали наконец. Министерство внутренних дел отдало распоряжение, чтобы мне разрешили видеться с дочерью, гулять и разговаривать с нею ежедневно в течение часа; сверх того, нам дана была редкая привилегия – разрешение читать ежедневную газету. Наконец, 8 декабря, в день освобождения Кристабель, получилось распоряжение и о моем освобождении, за две недели до срока.

На устроенном в нашу честь завтраке я сказала членам нашего союза, что ныне мы все должны упорно отказываться подчиняться обычному тюремному режиму. Мы не имеем вовсе в виду нарушать закон, а потом уклоняться от возмездия; мы просто хотим отстоять наше право считаться и признаваться политическими преступниками. «Если народы, – заявила я, – все еще управляются так, что у них бывают политические преступники, то Великобритании следует обращаться со своими политическими преступниками так же, как это принято у других народов. Если бы было принято обращаться с ними, как с обыкновенными преступниками против общества, мы не стали бы жаловаться на такое же обращение с нами; но международная практика не такова, и потому, во имя достоинства женщин нашей страны, во имя совести ее мужчин и во имя чести нашего народа перед лицом народов всего мира, мы не можем позволить либеральному правительству обращаться с нами в дальнейшем, как с обыкновенными уголовными преступниками».

Такое же заявление я сделала вечером на большом митинге, устроенном для чествования освобожденных узниц; и хотя мы все прекрасно сознавали, что наше решение неизбежно вовлекает нас в ожесточенную борьбу, наши женщины, ни минуты не колеблясь, присоединились к нему.

1909 год отмечен как важный этап в нашей борьбе, отчасти благодаря вышеуказанному решению, отчасти потому, что в этом году мы заставили либеральное правительство публично определить его отношение к древнейшему из прав народа, а именно – к праву петиций. Мы давно уже обдумывали этот шаг, и теперь, по-видимому, для него настало время.

В конце 1908 года Асквит, говоря о программе правительства на 1909 г., упомянул о различных депутациях, какие ему приходилось принимать. Они являлись к нему, – рассказывал он, – «со всех сторон и по всяким поводам, отнимая в среднем часа четыре в неделю». Депутации эти просили о разных вещах, и хотя всего этого нельзя было включить в тронную речь, Асквит все же готов был признать, что многое из просимого включить следует. Это заявление премьер-министра, что он постоянно принимает депутации мужчин и благосклонно относится к их указаниям на счет желательной политики, возбудило в суфражистках чувство глубокого негодования. Это негодование они отчасти выразили 25 января, когда происходило первое заседание совета министров. Небольшая депутация от ЖСПС отправилась в Даунинг-Стрит, чтобы настаивать на своем праве быть выслушанными, как выслушивают мужчин. За стук в дверь казенного здания четыре женщины, в их числе моя сестра, мистрисс Кларк, были арестованы и приговорены к заключению в тюрьме на 1 месяц.