Моя жизнь в жизни. Том 2 - [170]

В этих условиях (добавим сюда наличие гигантского имущества, которое осталось бесхозным и в борьбу за которое ринулись люди из разных кланов) драка была неизбежной, и ПЕН оказался перед реальной угрозой быть втянутым в нескончаемую междоусобицу. Его и пытались все время втянуть. Из добрых побуждений — чаще всего. Поддайся он нажиму, и ПЕН перестал бы существовать, взорванный изнутри: ведь в нем мирно и естественно уживаются писатели, вне ПЕНа разделяющие разные, подчас противостоящие друг другу позиции. На чьей стороне быть ПЕНу? Кого из своих членов поддерживать, а с кем воевать? Я делал все, что мог, стараясь удержать некоторых пеновцев и даже членов нашего исполкома от соблазна втянуться в конфликты. Каждый из них в отдельности имел и имеет право участвовать в любых акциях, не противоречащих Хартии Международного ПЕНа, но центр в качестве центра — ни за что!..

Полностью избежать конфликтов (на мой субъективный взгляд — попросту склок) все же не удалось. Группа товарищей затеяла интригу, намереваясь совершить внутренний переворот и свалить президента Андрея Битова. По старой советской модели (хотя затеявшие интригу были как раз опытными антисоветчиками) им казалось, что призрачная «власть» в ПЕНе сулит какие-то дивиденды. На моих глазах грозило обрушиться то, еще хрупкое, здание, возведению которого я отдал столько времени и сил. Но мои опасения не оправдались. Недаром же мы собрали в своем составе не только самых талантливых, но и самых порядочных, самых достойных, самых разумных. На демагогический крючок никто не клюнул и заманчивой идеей революционных переворотов не прельстился. ПЕН сохранился таким, каким мне хотелось его видеть: чуждым раздоров и свар. Пока что эта линия не только себя оправдала — она явилась для ПЕНа спасением и обеспечила ему тот общественный вес, который он имеет.

Правда, и вес этот находится под сомнением у хулителей, которых ПЕН раздражает сам по себе, просто за то, что все еще существует. «Ни в США, ни в Европе, — самоуверенно вещает одна уважаемая газета, — имя ПЕН-клуба в настоящее время не только не пользуется авторитетом, но и мало кому знакомо: активность организации заметна в основном в малоразвитых странах». Будь я доверчивым простаком, реалий не знающим, — я бы поверил: как непререкаемо, как категорично заявлено!.. Но в недоразвитых странах, где «в настоящее время» (последние десять лет) проходили его конгрессы, никому не знакомый, не пользующийся авторитетом, мало заметный ПЕН почему-то приветствовали своим личным присутствием, а то и участием в его работе, премьер-министр Канады, президент Португалии, министр иностранных дел и министр культуры Франции, федеральный канцлер, вице-канцлер, министр науки и культуры Австрии, президент Литвы, президент Хорватии, министр иностранных дел и министр культуры Испании, президент Чехии, президент Мексики, премьер-министр Австралии, личный представитель британской королевы в Шотландии, премьер-министр Финляндии, премьер-министр Польши… Хотелось бы, чтобы и дальше имя ПЕНа было столь же мало кому знакомо.

О том, насколько ПЕН убог, не авторитетен, неактивен и вообще ни кому не нужен, свидетельствует и такой примечательный факт. За годы моей работы в этой организации я встречался на его мероприятиях, участвовал в литературных чтениях, дискутировал за «круглым столом», а то и просто болтал в кулуарах его конгрессов с рядом «малоизвестных» писателей — их было так много, что я вряд ли смогу всех перечислить: Габриэль Гарсиа Маркес, Артур Миллер, Марио Варгас Льоса, Леопольд Седар Сенгор, Камило Хосе Села, Клод Симон, Гюнтер Грасс, Джон Апдайк. Харолд Пинтер, Алан Силлитоу, Макс фон дер Грюн, Жоржи Амаду, Эдгар Доктороу, Чинуа Ачебе, Норман Мейлер, Джеймс Болдуин, Герман Кант, Маргарет Этвуд, Зигфрид Ленц, Павел Когоут, Исмаил Кадаре, Ален Боске, Тадеуш Конвицкий, Маргарет Дрэбл, Белл Кауфман, Стефан Гейм… Лучше остановлюсь!

Неутомимый гонитель ПЕНа — бывший цензор-демократ — призывает себе на помощь Иосифа Бродского. «Что до конгресса ПЕН-клуба, — цитирует он поэта, — это было мероприятие, отчаянное по своей скуке, бессодержательности и отсутствию какого бы то ни было отношения к литературе». Так оценил Бродский конгресс в Рио-де-Жанейро в 1978 году. Цитату не проверял, но уверен, что она точна. Как и то, что Бродский именно так тот конгресс и воспринял. Это, однако, не помешал о ему тринадцать лет спустя прилететь на другой конгресс ПЕНа, в Вену, где мы с ним и встретились.

Бродского сопровождала молодая жена — очаровательная, деликатная, молчаливая. Мария ходила на все мероприятия, в которых Иосиф участвовал, и слушала его, ничем не выдавая своего отношения. Но видно было, что — восхищалась. В переполненных залах он читал свои стихи по-русски и по-английски. Никакой эстрады, даже просто небольших возвышений, в залах не было, поэта ничто не отделяло от публики, его окружавшей, — благодаря этому поэтические чтения превращались в свободный разговор с ценителями его поэзии. Чтение стихов он перемежал ответами на вопросы — остроумными, меткими, неожиданными, всегда отточенными по форме. Едва ли не афористичными. Никто не мог его понудить приехать на этот конгресс, никто не устраивал в его честь никаких торжеств, его присутствие ничем не отличалось от присутствия других, никак не выделялось (нобелевского лауреата даже не встречали в аэропорту, как не встречали ни одного из участников), и однако, забыв, вероятно, об отчаянной скуке в Рио, он не только приехал в Вену, но и, выступив, не спешил улетать. Значит, не так уж этот проклятый ПЕН был ему ненавистен.