Моя жизнь с Чаплином - [27]

«Мы с тобой… оба…» — бормотал он, постепенно двигаясь все сильнее. Я схватилась за его спину. Я знала, он не хочет сделать мне больно, но сейчас он делал мне больно, и меня пронзил ужас. Но еще было не слишком поздно. Я не могла пойти на это. Я не могла дать ему войти в меня. Мне хотелось снова быть ребенком. Это было не для меня. Это для животных. Это для взрослых.

— Нет, — скулила я и дико крутила головой, перестав обнимать его и пытаясь сжать ноги. — Я не могу, не могу!

Я почувствовала, как его тело, давившее на меня своей тяжестью, приподнялось. Возможно, он хотел выругаться или даже ударить меня, мне было все равно. Я повернулась на бок, и хотела дать волю слезам. Было чувство вины, жгучего стыда, и я хотела умереть.

«Ну, ладно, ладно, — шептал он, нежно обнимая меня. Он покачивал меня, целовал глаза и утешал: „Ну, все, Лита, все. Больше ничего не будет, успокойся…“

Наконец, я смогла взять себя в руки, но почувствовала, что мне нужна его помощь, чтобы встать на ноги и даже надеть купальник.

— Я пыталась сказать вам…

— Сказать мне что?

— Что я не просто девственница, но еще и напугана, и ничего не понимаю в этом.

Он засмеялся, без тени упрека. Мы вернулись к прерванной прогулке.

— Ты словно извиняешься, — сказал он, нежно беря меня за руку.

Я кивнула.

— Что-то в этом роде. Я хотела, чтобы вам было хорошо. А я вела себя, как наивная девственница.

— Прекрати употреблять это слово так, словно девственность это что-то страшное, — сказал он. — Ты думаешь, меня так неудержимо влекло бы к тебе, если бы ты была подружкой какого-нибудь моряка? В тебе есть много привлекательного, Лита, но самое волнующее — это твоя невинность. И еще долго после того, как ты перестанешь быть девственной, ты останешься невинной. Это тебя и отличает от кучи девиц вокруг.

Особенно стыдно мне было из-за моего полного неведения о самом любовном акте, и чем больше я старалась не признавать это, тем больше теперь чувствовала потребность высказаться.

— Хотите посмеяться? Хотите, расскажу, какая я была глупая? Можете верить, или нет, но пока вы не отодвинулись, я, честно, не знала, насколько глубоко вы могли поместить эту вашу, — я запнулась, — „штуку“.

Унылое детское слово, но те названия, которые давала этому Мерна, внушали омерзение, а слово „пенис“, как мне казалось, звучало бы слишком книжно.

Он был добродушно изумлен — не признанием, а самим словом.

— Разрыв девственной плевы действительно немного болезнен, — признал он, — но не мучителен. Насколько я знаю, ни одна женщина пока еще не умерла от боли. Если бы мы продолжили, сейчас уже все было бы хорошо, и всякий дискомфорт был бы забыт. После этого маленького дискомфорта, Лита, остается чистое удовольствие.

— Почему же тогда вы не продолжили?

— Ты была так напугана.

— Но вы говорите, что первая часть быстро проходит, — настаивала я. Зачем я опять сделала этот разворот? Зачем я винила его? Ведь он не сделал именно то, что я умоляла его не делать!

Он терпеливо объяснил:

— По очень простой причине. Я не насильник. Хотя, надо признать, иногда меня заносит и приходится сдерживать себя усилием воли. Но я не хочу просто использовать тебя, Лита. Если бы это был просто вопрос быстрого секса, у меня предостаточно возможностей в этом городишке… Это для свиней. Бесконечно радостнее строить такие отношения, которые будут у нас с тобой. И они у нас будут — самые прекрасные и самые запоминающиеся.

Мы вернулись в клуб, чего я очень страшилась. Я была уверена, что все немедленно обо всем догадаются, но насколько я могла заметить, никто не приветствовал нас со скабрезной улыбкой. Тельма казалась не слишком довольной, видя, что мы вернулись вместе с Чарли, но, похоже, она ничего не сказала ему об этом.

На студии мы успешно делали вид, что нас двоих связывает исключительно общее дело, работа над фильмом. Когда Чарли заговаривал со мной, казалось, он обращается со мной точно так же, как и с другими актерами, такими как Мак Суэйн или Том Мюррей, игравшими золотоискателей, — в прямой, профессиональной манере. Его тайные взгляды, обращенные ко мне, были не менее многозначительными, чем прежде, но теперь он больше следил за тем, чтобы люди не подумали, что он рассматривает меня иначе, чем актрису, играющую главную роль в его картине. Чем меньше дружеского участия он выказывал мне на съемочной площадке, тем более тепло держался с мамой. Их разговоры были короткими, но он явно очаровывал ее так, чтобы она считала его полностью благонадежным в отношении ее дочери. И судя по тому, как она говорила о нем мне, пока мы шли из дома в студию, он в этом преуспел. Он так тонко и умно манипулировал ею, что она была убеждена в его совершенной безопасности для меня.

Этому способствовали и газеты. Раз или два в неделю трио из Чарли Чаплина, Тельмы Морган Конверс и Литы Грей фотографировали во время посещения кинопремьеры, концерта и ресторана — мастер, его невеста и его протеже. На фото мы всегда были улыбающимися, а в подписях неизменно упоминались две женщины в жизни Чаплина: одна — девушка-подруга, а другая — просто девушка. Даже дедушка, который поначалу с неодобрением относился к моим съемкам в „Золотой лихорадке“ — мол, ей нужна нормальная жизнь подростка, а не вся эта мишура, — признавал, что на фотографиях я выгляжу очень мило и что мне хватает ума не выпендриваться.