Моя жизнь с Чаплином - [13]

Я поняла совсем немного из газетных репортажей о его проблемах того времени, остальное выяснилось позже. Милдред обвиняла его в психологической жестокости, ее адвокаты не только требовали содержания для нее и пытались помешать ему увести активы, но искали способ разделить общую собственность. Глухой ночью он полетел в штат Юта с негативом «Малыша» под мышкой, зная, что если картина останется в Калифорнии, половина прибылей от нее будет по закону принадлежать жене. Тем самым он смог избежать осуществления права его собственного штата на арест его активов, а его самым главным активом в то время была пленка «Малыша».

Но даже м-р Чаплин понял, что он не мог оставаться за пределами Калифорнии навсегда. Он отправился в Европу, а потом вернулся назад, чтобы оказаться в эпицентре тяжбы между его адвокатом Натаном Бурканом в Нью-Йорке и адвокатом Милдред Харрис и газетной шумихи вокруг супружеской схватки Чаплин-Харрис. Несколько недель продолжалась борьба в суде и в газетных заголовках, прежде чем стороны согласились на переговоры. Милдред не получила ни пенни от сборов с «Малыша» как такового, но она получила более чем приличную компенсацию в 100 000 долларов наличными и часть общей собственности — что привело в уныние тех людей в студии, кто сочувствовал ему в этой брачной истории. Я первая была убеждена, что так называемую жестокость проявляла Милдред Харрис. Как посмела эта вымогательница причинять столько неприятностей самому доброму, самому интеллигентному, самому прекрасному человеку на свете?

Потом мы с мамой получили приглашение явиться в студию. Мы вернулись туда, как и другие, чтобы увидеть оживленного, загорелого, отдохнувшего босса, помолодевшего на несколько лет и горящего желанием взяться за работу. «Малыш» как раз начал идти в Нью-Йорке и принес единодушный восторг критики и удивительный успех в бизнесе.

Мы все были счастливы за него. Я была вне себя от радости, что он вернулся в такой отличной форме.

В то же время кое-что меня озаботило. В первый же день после возвращения, когда ему удалось избавиться на минуту от мамы, он кивком подозвал меня. Его улыбка обволакивала меня.

— Ты слышала когда-нибудь о Мэй Коллинз? — спросил он.

Я кивком подтвердила: «О да!» Все знали популярную актрису.

— Она мой близкий друг, и я устраиваю вечеринку по случаю ее дня рождения в эту пятницу, — сообщил он. — Хочешь прийти? Там не будет других детей, но ты с каждым днем все больше начинаешь выглядеть на восемнадцать, даже без грима ангела. Ты будешь смотреться вполне нормально, уверяю тебя.

— Я бы с удовольствием, — сказала я и начала лепетать о разрешении мамы.

Его глаза сузились.

— Давай не обсуждать эту вечеринку с твоей мамой. Хорошо? Это будет вечеринка без разрешения. Разумеется, все будет прилично, но будет гораздо веселее, если ты будешь без сопровождения.

— Ну…

— Ты можешь улизнуть в пятницу вечером, так, чтобы тебя не искали?

— Я… боже… вряд ли.

Я увидела маму, стоящую как раз позади м-ра Чаплина. Он полуобернулся и тоже увидел ее. Должно быть, она уловила суть разговора, потому что глаза ее горели.

— Моей дочери в пятницу вечером нужно делать домашние задания, м-р Чаплин, — отрезала она. — На самом деле, ей предстоит делать домашние задания каждый вечер еще несколько лет.

Мама повела меня домой. И снова мы ждали, что нас уволят. Но нет. Мы продолжали работать в корпорации Чарли Чаплина, хотя сам м-р Чаплин держался с нами холодно. Мы играли служанок в «Праздном классе», и больше ничего. В конце года мой контракт не продлили.

Дедушка вздохнул с облегчением: глупое приключение осталось в прошлом. Мама говорила, что сожалеет, поскольку считала, что виновата в случившемся, возможно, она признала вину слишком поспешно, не дожидаясь, пока будут проанализированы все детали. Я была безутешна, так как была уверена, что никогда больше не увижу м-ра Чаплина.

Глава 4

Учителя постоянно посылали маме записки, жалуясь, что хотя у меня и хорошая голова и необычайные способности, но нет никакого интереса к учебе. Они были правы. Чтение меня захватывало, и я обнаруживала огромную любознательность в отношении множества вещей. Но в стандартные рамки я не вписывалась. Я упорно хотела учиться на свой манер.

Это беспокоило дедушку, который всегда подчеркивал достоинства формального образования. Я попыталась порадовать его. После перехода из церковной школы Святых Даров в государственную среднюю школу я всерьез взялась за учебу и окончила восьмой класс, хотя и через силу, но с отличием. Потом я собралась в Голливудскую школу секретарей, хотя не горела желанием учиться там. Дедушка пошел на компромисс и, скрипя зубами, записал меня в Драматическую школу Куммнока, школу ускоренного обучения, которая давала полную общеобразовательную программу и вдобавок факультативный курс драматического искусства.

В школе Куммнока я училась лучше, хотя мысли мои по-прежнему витали в облаках.

Теперь мне было четырнадцать, я жила с мамой в Голливуде, в доме, куда она переехала во время одной из своих попыток стать финансово независимой от дедушки. Она превратила дом в меблированные комнаты, и хотя большого бизнеса ожидать было трудно, казалось, она добьется успеха.