Моя жизнь по соседству - [13]

Я не знаю человека жизнерадостнее, чем миссис Мейсон. Каждая ее фраза начинается с «Ох!», «Ах!», «Господи!», «Боже!». Мистер Мейсон, наоборот, вечно молчит. В детстве на Пасху мне подарили пластмассового заводного цыпленка. Мистер Мейсон очень напоминает мне его. После работы он усаживается в клетчатое кресло и почти не шевелится до самого ужина. После ужина он снова усаживается в кресло и не шевелится до отхода ко сну, то есть «заводится» он, лишь чтобы перемещаться между домом и службой, между креслом, обеденным столом и кроватью.

– Он даже поставил горшечное растение Тима со своими цветами и подкармливает его удобрениями. Только разве молодежь восьмидесятых не узнает марихуану с полувзгляда? – Нэн смеется, но в голосе ее слышны истерические нотки. – Кажется, Тим тонет, а родителей волнует цвет его плавок.

– Так почему ты не скажешь им? – спрашиваю я не в первый, не во второй, а наверное, в тысячный раз. Хотя мне ли задавать такие вопросы? Сама-то я тоже не могу честно рассказать маме о Тиме.

Нэн смеется:

– Сегодня утром, когда я спустилась завтракать, папа говорил, что, может, в военном училище сделают из Тима человека. Или в армии. Представляешь? Тим-солдат разозлит командира настолько, что его отправят в какую-нибудь жуткую пещеру и забудут о его существовании. Или он взбесит хулигана-сослуживца, и тот изобьет его до смерти. Или привяжется к жене сержанта-инструктора, и тот выстрелит ему в спину.

– Хорошо, что у тебя не было времени перебирать страшные варианты, – замечаю я.

Нэн обнимает меня за плечи:

– Саманта, прости, я скучала по тебе! Думала только о Дэниэле, ходила на его выпускные вечеринки, лишь бы из дому вырваться.

– Как у вас дела? – Я чувствую, подруге не терпится сменить тему и отвлечься от проблем Тима.

– Дэниэл… – Нэн вздыхает. – Может, мне лучше сохнуть по Мачо Митчу и Стиву Маккуину? Не разберу, что с ним такое. Дэниэл буквально зациклен на поступлении в Массачусетский технологический. Только он ведь умница, да и занятия начинаются лишь через три месяца. Июнь на дворе. Почему бы ему не расслабиться?

– Точно. – Я подталкиваю Нэн плечом. – Кто бы говорил, а, девушка, заказывающая каталоги колледжей через миллисекунду после окончания неполной средней школы?

– Поэтому мы с ним сладкая парочка, да? – спрашивает Нэн, скорчив гримасу.

Когда мы сворачиваем на Мейн-стрит, ветерок колышет листья на кленах, и они шелестят негромко, словно вздыхают. С залива веет свежестью, зеленью, солью. Когда мы приближаемся к «Дарк энд сторми», местной забегаловке, в которой подают пиво и гамбургеры, из-за двери бара выходят двое и щурятся на ярком солнце. Клэй. И очень красивая брюнетка в дизайнерском костюме. Затаив дыхание, я наблюдаю, как он улыбается ей и целует. В губы. Да еще спину поглаживает.

Ждала я, что Клэй Такер будет мозолить мне глаза, но не таким образом.

– В чем дело, Саманта? – Нэн дергает меня за руку. Что происходит? Французским поцелуем такое не назовешь, но и братским тоже.

– Это новый бойфренд моей мамы.

Клэй сжимает незнакомке плечо и подмигивает, не переставая улыбаться.

– У твоей мамы есть бойфренд? – удивляется Нэн. – Да ты шутишь! Когда это случилось?

Незнакомка смеется и гладит Клэя по руке. Подруга косится на меня и морщится.

– Не знаю, когда они встретились. Кажется, дело серьезное. По крайней мере, со стороны выглядит так. Для моей мамы.

Брюнетка, которая как минимум на десять лет моложе мамы, открывает портфель и вручает Клэю конверт из плотной бумаги. Клэй кивает, мол, ты, детка, лучше всех.

– Не знаешь, он женат? – шепотом спрашивает Нэн.

Я вдруг понимаю, что мы стоим на тротуаре и беззастенчиво пялимся на сладкую парочку. В тот самый момент Клэй замечает нас. Он машет мне, ни капли не смутившись. «Если ты изменяешь моей маме…» – думаю я, но мысль обрывается, ведь, положа руку на сердце, что я сделаю, даже если это так?

– Наверное, они просто друзья, – неубедительно говорит Нэн.

– Пошли за мороженым!

Я бросаю на Клэя еще один взгляд в надежде наслать порчу на самые дорогие ему органы, если, конечно, он изменяет моей маме. Потом я следую за Нэн. А что мне остается?

Я пытаюсь выбросить Клэя из головы, по крайней мере, пока не вернусь домой и не подумаю. Слава богу, Нэн о нем не заговаривает. В «Доане» становится легче. Кондитерская – два этажа спереди, один сзади, и все под одной крышей – стоит на пирсе, отделяющем устье реки от океана. «Доан» специализировался на штучных конфетах в пору, когда такие конфеты существовали. Теперь главная фишка – Варгас, цыпленок, клюющий леденцы. То есть это игрушечный, побитый молью цыпленок с настоящими перьями. Его патологическая страсть к древним леденцам активируется с помощью двадцатипятицентовика. Почему-то туристам он нравится, равно как и мягкое мороженое от «Доана», тянучки и прекрасный вид на маяк.

Нэн роется в сумочке:

– Саманта, у меня было двадцать долларов, а сейчас ничего! Убью Тима!

– Не беспокойся, – говорю я, доставая из кармана несколько купюр.

– Я верну, – обещает Нэн, забирая деньги.

– Без проблем, Нэнни. Так ты мороженого хочешь?

– Да, в конечном итоге. Знаешь, вчера вечером Дэниэл возил меня в Нью-Хейвен кино посмотреть. По-моему, нам было здорово, а сегодня он прислал мне одну-единственную эсэмэску: «Я тя лю». Даже не написал как следует. По-твоему, в чем дело?