Моя жизнь - [47]

Два года, которые прошли со времени Будапешта, я вела чистый, целомудренный образ жизни, словно вернувшись каким-то странным образом к тому состоянию, в котором пребывала, когда была девственницей. Каждый атом моего существа, мозга и тела был охвачен восторженным преклонением сначала перед Грецией, теперь перед Вагнером. Спала я чутко, а по утрам просыпалась, напевая мотивы, разученные накануне вечером. Но любовь вновь пробудилась во мне, хотя и в совершенно иной форме. Или, может быть, это был все тот же Эрос, только под другой маской?

Мы с моей подругой Мэри жили в «Отдыхе Филиппа» одни, так как там не было комнаты для слуг, так что повар и слуга поселились в небольшой гостинице поблизости. Однажды ночью Мэри позвала меня:

– Айседора, не хочу пугать тебя, но подойди к окну. Там, напротив, под деревом каждый вечер после полуночи появляется человек, он смотрит на твое окно. Боюсь, что это вор, он что-то замышляет.

Действительно, маленький худой человечек стоял под деревом и смотрел на мое окно. Я содрогнулась, охваченная мрачными предчувствиями, но внезапно появилась луна и осветила его лицо. Мэри сжала мне руку. Мы обе увидели обращенное к нам благородное лицо Генриха Тоде. Мы отступили от окна. Должна признаться, нас охватил приступ веселости – мы хихикали, как девчонки-школьницы, наверное, это была реакция на испытанный нами страх.

– Уже целую неделю он приходит сюда каждую ночь, – прошептала Мэри.

Я попросила Мэри подождать, а сама, накинув пальто поверх ночной сорочки, выбежала из дома и направилась прямо к тому месту, где стоял Генрих Тоде.

– Lieber, treuer Freund, – сказала я, – liebst du mich so?[76]

– Ja, ja, – запинаясь, пробормотал он. – Du bist mein Traum. Du meine Santa Clara[77].

Тогда я не знала, но впоследствии он сказал мне, что писал в тот период свою вторую большую книгу о жизни святого Франциска. Его первая книга была посвящена жизни Микеланджело. Тоде, как все великие творцы, жил полностью погрузившись в свою работу. В тот момент он представлял себя святым Франциском, а меня – святой Кларой.

Я нежно взяла его за руку и повела вверх по ступеням на виллу, но он был словно во сне и смотрел на меня глазами полными мольбы и света. Я ответила на его взгляд и вдруг почувствовала, как поднимаюсь вместе с ним в небесные сферы, пересекаю дорожки сияющего света. Никогда прежде я не испытывала столь утонченного восторга любви. Это чувство преобразило все мое существо, наполнив его светом. Не знаю, сколько времени продолжался этот взгляд, но я ощутила слабость, и у меня закружилась голова. Все мои чувства замерли, и, охваченная неизъяснимым блаженством, я потеряла сознание в его объятиях.

Когда я пришла в себя, эти чудные глаза по-прежнему смотрели на меня, и он тихо прошептал:

Im Gluth mich Liebe senkte,

Im Gluth mich Liebe senkte![78]

И я снова испытала то трансцендентное, неземное чувство полета в небеса. Тоде склонился надо мной и принялся целовать в глаза, в лоб. Но его поцелуи не были исполнены земной страсти. Скептикам трудно будет поверить, но, тем не менее, это истинная правда, что ни в эту ночь, хотя мы провели ее вместе и расстались только на заре, ни в последующие, когда Тоде приходил на виллу, он не совершил ни единого приземленного жеста. Всегда этот полный света взгляд, при встрече с которым все вокруг меня блекло и моя душа обретала крылья, на которых взмывала в астральный полет вместе с ним. Но мне и не хотелось ничего земного. Мои чувства, спавшие в течение двух лет, преобразовались в неземной восторг.

Начались репетиции в Байрейте. Вместе с Тоде я сидела в темном театре и вслушивалась в первые ноты увертюры к «Парсифалю». Чувство радости, струившееся по всем моим нервам, стало столь острым, что легчайшее прикосновение его руки вызывало в моем теле такой трепет экстаза, что я почти теряла сознание от сладкого и в то же время мучительного наслаждения. Оно вращалось в моей голове, словно тысяча вихрей, состоящих из несметного количества огней. Оно пульсировало у меня в горле с такой радостью, что мне хотелось кричать. Как часто я ощущала его ладонь на своих губах – он пытался заглушить те вздохи и тихие стоны, которые я не могла сдержать. Казалось, будто каждый нерв моего тела достиг кульминации любви, обычно ограниченной мгновением, и гудел так настойчиво, что я не знала, было ли это совершенной радостью или ужасным страданием. Мое состояние имело двойственный характер, и мне хотелось вторить Амфортасу, пронзительно кричать вместе с Кундри.

Каждую ночь Тоде приходил в охотничий домик. Он никогда не ласкал меня как любовник, никогда даже не пытался расстегнуть мою тунику и коснуться груди или тела, хотя и знал, что каждое биение моего сердца принадлежало только ему. Чувства, о существовании которых я даже не подозревала, пробуждались под взглядом его глаз. Чувства столь исступленные и глубокие, что мне часто казалось, будто наслаждение убивает меня, и я теряла сознание, дабы пробудиться вновь под свет этих удивительных глаз. Он настолько глубоко завладел моей душой, что мне казалось, будто я могу только смотреть в его глаза и жаждать смерти, так как в земной любви нет ни удовлетворения, ни отдыха, а только исступленная жажда дойти до той точки, в которой я нуждалась.