Моя жизнь - [19]

Для первого раза — полный провал».

Знай Ингрид, что платье в черно-красную полоску, в котором она появилась в первом фильме, будет храниться в шведском Киноинстигуте вместе с серым шелковым вечерним платьем Греты Гарбо из ее первого фильма 1924 года, она, возможно, не впала бы в такую депрессию.

А в те дни она была крайне расстроена тем, что ее сравнили с Биргит Тенгрот и высказали предположение, что, может быть, вполне достаточно и одной Биргит. Позже, заливаясь слезами, она кинулась к своему любимому Гёсте Экману с вопросом, что же ей делать. Гёста, умудренный жизненным опытом, ласково ответил: «Ингрид, для актера прекрасно, когда о нем пишут и говорят. Вот когда о тебе не будут ни писать, ни говорить, тогда и будешь терзаться». Лента «Сведенхьельмы» режиссера Густава Муландера стала ее первым фильмом, на который критика действительно обратила внимание. Газета «Свенска дагбладет» заявила: «Впервые за долгие годы шведская кинопродукция поднялась не просто до международного уровня, но достигла его вершин».

Работа с Густавом доставляла наслаждение. Он привносил в свои яркие комедии чудесную легкость, но зиждилась она на канве полной серьезности. Это-то зачастую и делало его фильмы достоверными. Так же как чаплинским комедиям дарил достоверность документальный факт. Особое внимание Густав обращал на то, как при минимуме игровых средств оставаться искренней и естественной. «Никогда не старайся быть миленькой, — говорил он. — Всегда будь самой собой и твердо знай свою роль». Его присутствие на площадке давало мне уверенность в себе. Он никогда не кидался к телефону, не отвлекался на всякие мелочи, как бывало с другими режиссерами, которых я знала. Он всегда сосредоточивался на исполнителе.

Следующим фильмом, в котором она снималась, была «Вальпургиева ночь». Ставил его Густав Эдгрен. Ингрид играла влюбленную в своего босса секретаршу. По ходу действия та проходит через целую вереницу всевозможных эмоциональных потрясений, что дало возможность шведской прессе отозваться о фильме с одобрением и отнести его к разряду «фильмов для взрослых». Затем, в комедии «На солнечной стороне», она вновь играла под руководством Густава Муландера.

В 1936 году, по прошествии восемнадцати месяцев работы в кино, Ингрид Бергман получила признание шведской прессы: «Ингрид Бергман сделала колоссальный скачок вперед», «Ингрид Бергман ослепительно красива и играет с неподдельным вдохновением», «Каждое слово, фраза в ее устах — совершенство», «Ингрид Бергман сформировалась и как женщина, и как актриса. Остается только пасть ниц перед ее красотой и талантом».

Даже американская газета «Вэрайети» в обзоре шведских фильмов, демонстрировавшихся с субтитрами, заметила: «Эта картина должна стать бестселлером в районах, где поселились шведы. Одно из главных слагаемых успеха фильма — участие в нем Ингрид Бергман. Она прелестна и вполне может претендовать на место в Голливуде».

Одним из самых значительных фильмов, в которых она работала с Густавом Муландером, стала кинолента «Лицо женщины», где Ингрид играла трагическую роль девушки с отталкивающе изуродованной щекой.

Эта девушка попала в пожар, и одна сторона ее лица осталась чудовищно обезображенной. Мне очень понравился сценарий, и я умоляла руководителей студии отдать мне эту роль. «Нет, — сказали они, — мы не можем пойти на это. Ваша публика не примет такую ситуацию: красивая девушка с обезображенной щекой. Нет, категорически нет. Кроме того, мы предполагаем снимать вас в прелестном фильме «Единственная ночь»».

Я считала «Единственную ночь» сущей ерундой, поэтому начала с ним торговаться: «Я буду сниматься в вашем фильме лишь в том случае, если вы мне разрешите играть девушку с изуродованным лицом». На том мы и договорились. Я отработала в их фильме, а потом мы начали «Лицо женщины». Петер помогал мне. Он изобрел нечто потрясающее — скобку, которая укреплялась у меня во рту и выпячивала часть щеки; затем с помощью клея оттягивали в другую сторону глаз Обычным гримом такого эффекта достичь невозможно, а теперь!.. О, я выглядела настоящим страшилищем Разумеется, вы видели меня похожей на Франкенштей на только в начале фильма, а потом мне делали пластическую операцию, и я становилась той красавицей, которую ждали.

«В техническом отношении изуродованное лицо было сделано прекрасно, — говорил Густав Муландер. — Но я никак не мог придумать, какой конец должен быть единственно верным для этой истории. Анна Хольм, настрадавшаяся из-за своего уродливого лица, по сюжету глубоко увязает в отношениях с шантажистом. Пластическая операция позволяет вернуть ей чудесное лицо Ингрид, но шантажист держит ее в своих лапах и вовлекает в план убийства юноши, чьим состоянием он хочет завладеть. Чтобы спасти юношу, Анна убивает шантажиста. Каким же теперь образом — ведь в те дни фильм должен был кончаться если уж не счастливой развязкой, то по крайней мере раскаянием — можно было подарить Анне Хольм счастливое будущее?

я приостановил съемки на пару дней и стал искать верное решение. Но ничего не получалось. Тогда я спросил мнение Ингрид. Она подумала пару минут и, не колеблясь, дала ответ. Он-то и был мне нужен. Это был ответ Анны Хольм, поскольку Ингрид уже стала ею. «Меня нужно судить за убийство, — сказала Ингрид. — Пусть это и будет концом фильма. Что произойдет дальше — окажут мне снисхождение или осудят, — пусть гадает публика»».