Моя война - [17]

Случайно я попал на собрание бригадиров колхоза. Его вёл немец, судя по всему, агроном. Он стучал кулаком по столу и ругал крестьян за то, что они самовольно поделили землю и не засеяли межи. Их непременно надо засеять, потому что германскому государству очень нужен хлеб.

Один из бригадиров заявил: «Господин начальник! Ведь землю обещали поделить». Немец разгорячился и начал орать: «Сейчас идёт война, Германии необходимо продовольствие». – «А что же будем есть мы?» – раздался голос. «Как что? Разве мало вам дали – по триста граммов на человека в день».

Самый замечательный допрос я выдержал в Холме. Следователь предложил мне сесть на табуретку. Он вкрадчивым голосом спрашивал, кто я, откуда, где воевал, какое у меня образование. Я сказал, что семилетка. И вдруг, глядя на меня в упор, задаёт мне вопрос: «А ты Фёдорова знаешь?» Я был огорошен: откуда он знает мою фамилию? Но тренировка в притворстве помогла мне скрыть волнение. – «Нет, не знаю». – «Ты врёшь, ты же из его шайки». – «Ей-богу, не знаю, о ком идёт речь». И я действительно не врал. «Так ты не знаешь его?» Я осмелел и сам задал вопрос: «Скажите, кто он такой?» – «Это секретарь Черниговского обкома партии и руководитель партизанских банд».

Вот где и как я впервые услышал о своём знаменитом однофамильце – дважды Герое Советского Союза Алексее Фёдорове. Судьба свела меня с ним только в 1963 году. Мы должны были вдвоём ехать во Францию, но французы не дали нам визы на въезд. И пока это дело утрясалось, мы с ним о многом поговорили. Я рассказал ему и об этом случае. Он смеялся и расспрашивал о моей дальнейшей судьбе.

А тогда, в далеком 1942-м, мы вместе с моим попутчиком оказались в тюрьме. Днём работали на участке следователя – сгребали в копны сено. Участок был в лесу. Казалось бы, место очень благоприятное для побега, но сердце чувствовало, что что-то тут не то. И сено в октябре, и охраны никакой. Работая, мы обсудили это и решили выждать. Как оказалось, не зря.

Часа в четыре из-за кустов со стороны леса вышел полицай с винтовкой в руках и повёл нас в деревню. После мы узнали, что он целый день лежал за кустами и ждал, когда мы попытаемся бежать. И слава богу, какая-то сила удержала нас на месте.

В тюрьме нам тоже устроили испытание. Охранник при нас разобрал свою винтовку и усердно начал её чистить. При этом он мурлыкал себе под нос какой-то мотивчик, но с нами не разговаривал. Парень был плюгавенький, и для нас придушить его не составило бы труда. Тем более что мой коллега был здоровяк. Мы переглянулись и поняли, что повторяется то, что было в лесу. Случайно взглянув в окно, я увидел невдалеке тени. Свет мешал разглядеть, но и так было понятно – нас провоцировали.

В другой камере сидел одинокий арестант. Поздно вечером к нему в одиночку зашли несколько полицаев и пожилого возраста крепкий мужчина. «Ты за что убил моего сына?» – спросил заключённого этот старик. Заключённый ответил, что он не убивал, что это ошибка, что это не он. «Я тебе покажу, сволочь большевистская, не ты». Он и полицаи принялись избивать заключённого. Наш полицай тоже был там.

Через какое-то время все вышли, а полицай зашёл к нам и объяснил, что в той камере сидит пойманный партизан, который застрелил полицая, а сейчас отец того предателя приходил на очную ставку.

Наутро нас вместе с этим партизаном, связав по рукам и ногам, положили в телегу и куда-то повезли. Две телеги, два полицая.

К концу дня прибыли в Карюковку, и нас поместили в камеру с нарами. Дверь открылась, вошли два полицая. Один из них следователь, другой – начальник полиции. Вошли они вместе со вчерашним стариком. Один из полицаев обратился к нему: «Кто из них?» Старик прямо указал на партизана. Его увели.

Стемнело, когда партизана привели обратно. Он лёг около меня, его била лихорадка. Стуча зубами, сказал: «Завтра утром мне конец». Я спросил его: «Тебе холодно?» Он сказал – нет, это так, волнение. Я обнял его и прижал его спину к своей груди, чтобы немного согреть.

Успокоившись, он рассказал свою историю:

– Я не партизан. Я шёл к партизанам, и не один, мы шли вдвоём. Сам я из Мариуполя – майор кадровых частей. В начале войны попал в окружение, в плен, бежал и жил в селе на правой стороне Днепра. В августе или сентябре мы с приятелем, вооружённые пистолетами, решили идти в Брянские леса к партизанам. В одном селе молодой полицай хотел нас арестовать, но выстрелом из пистолета я убил предателя, и мы смогли скрыться. Заночевали в стогу сена. Там нас и нашли полицаи. Они окружили стог, меня схватили, а приятель удрал. Теперь меня расстреляют.

Всю ночь мы не спали. К утру он, кажется, на часок заснул.

Рано утром в камеру вошёл следователь. «Вставай!» Майор встал, пожал нам руки и вышел с гордо поднятой головой. Его вывели на двор и поставили к стене тюрьмы. Окно было высоко и за решёткой, поэтому мы ничего не видели.

– Ну говори, ты расстрелял хлопца? – спросил его следователь.

– Нет, это был не я, – ответил майор по-украински.

– Врёшь, подлец! – и мы услышали звук удара.

Все свои слова следователь сопровождал крутым русским матом.

– Не я, господин следователь, – твёрдо отвечал майор.