Моя сумасшедшая - [39]

Ярослав осек: «Оговтайся, дурню!» — и внимательно посмотрел на нее. «Хочешь с нами, Юля? Мы к Валеру… тут рядом…» Михась открыл рот, чтобы запротестовать. «Хочу!» — сказала она с вызовом.

Мастерская Казимира оказалась в двух трамвайных остановках, но шли пешком, чтобы проветрить Лохматого. Тот угомонился и вел себя сносно, хотя время от времени пытался обнять Юлию — надо думать, в знак перемирия. Улицы были почти пустые, вечерний ветер гонял во дворах мелкий мусор. Сабрук где-то забыл шляпу, отмалчивался по пути, седеющая прядь упала на лоб, руки в карманах долгополого пальто. Присмирев, Михась поймал ритм и начал бубнить под нос: «Хто може розлучити нас з тобою? Холодною осiнньою водою вже змили голову надiï лiтнi… — Она вслушалась — стихи были незнакомые. — …Скрипаль маленький гратиме до скону, не перепрошуючи…»

Потом они оказались там, куда Юлия позже прибегала тайком, с прыгающим сердцем, вся в ледяном ознобе. Дверь полуподвальной мастерской в особняке, где раньше располагалось какое-то учреждение, закрытое на ремонт, никогда не запиралась, к ней вели стертые деревянные ступени. Внизу — земляной пол, плесень на облезлой штукатурке. Чтобы не задохнуться от волнения, Юлия опустила глаза и стала считать, пока спускалась. Ступеней было девять.

За дверью оказалось логово Казимира Валера — просторное, сухое и ярко освещенное, прокуренное и битком набитое какими-то полузнакомыми людьми. Никакой живописи и близко не было видно. Юлия зажмурилась, остановилась на пороге, и хозяин тут же нетвердо шагнул ей навстречу.

— О! А я чекав на вас! — усмехнулся он половиной лица. — Невже злякалися, панi?

— Hi, — произнесла она, чувствуя, как подгибаются колени.

И все — Казимир отвернулся, словно потерял к ней всякий интерес. Кто-то позвал его, и Юлия осталась одна. Как побирушка с протянутой рукой. Тут снова пришел на помощь Ярослав. «Давай-ка винца, милая, — он слегка подтолкнул ее, ободряя. — И не стесняйся — здесь все свои… Марьяны нет, она этих сборищ не терпит…»

Только потом, по одной этой фразе, Юлия догадалась, что Сабрук понял все и сразу. Догадалась она и о том, что среди тех, кто болтался в мастерской, чесал языком и опрокидывал рюмку за рюмкой, был человек из ведомства ее мужа.

Дверь то и дело хлопала, гвалт стоял невероятный, одни приходили, другие исчезали не прощаясь, но она никого не запомнила, потому что не сводила глаз с Казимира. Со стаканом в руке, в этих удивительно нежных пальцах, он бродил по мастерской, задерживаясь там и тут, обменивался репликами с приятелями, мрачнел и по-прежнему не обращал на нее ни малейшего внимания. Приближался и снова ускользал.

Она незряче листала старые книги, трогала сухие бессмертники, отвечала на бессвязные речи и при этом безостановочно думала: как же он может здесь работать? В этом сумасшедшем проходном дворе? Она знала от Мити, что Казимир и живет здесь, а не с женой Марьяной в квартире на Сенной, где в мансарде у нее собственная мастерская. Значит, должно быть еще помещение — и оно обнаружилось, когда кто-то приоткрыл боковую дверь, за которой мелькнули книжные полки, объемистый шкаф темного дерева, топчан, застеленный пестрым домотканым покрывалом, письменный стол с лежащей плашмя закопченной доской старой иконы и портретом в черной раме над ним. Ни темнота на улице, ни холщовые шторы не могли скрыть, что оконные проемы до половины утоплены в землю — оттого так ярко пылали повсюду голые лампочки на шнурах, и свет без теней делал лица плоскими и невыразительными.

Позже Юлия спрашивала себя: кто из тех, что поминутно входил и выходил, сообщил мужу, что она здесь? Бессмысленный вопрос. Проще простого — в двух шагах на углу аптека, она открыта, у провизора телефон. Она и сама знала об этом от Сабрука — подумала, что стоило бы самой связаться, сказать, что задержится, но сразу же забыла о муже.

Время стало густым, вязким, и она неподвижно плавала в нем. Поход в аптеку вскоре стал казаться решительно ненужным. Как из табакерки, возник Митя Светличный, протолкался к Казимиру. Они обменялись несколькими словами вполголоса. Митя оглянулся, заметил Юлию, удивленно кивнул.

Она зачем-то пошла за ним к выходу. На улице Митя дал ей огня, и они молча покурили. Пахло сиренью, в зачахшем скверике перед особняком на скамье сном праведника спал Лохматый. На другом конце скамьи обнималась пара — длинноволосый мужчина средних лет и девушка; в кустах поскуливала дворняга. Из мастерской поднялся еще кто-то — с бутылкой вина, похожий на недокормленного белобрысого подростка. Наклонился над Михасем, потряс его за плечо и обернулся к парочке. В сумраке блеснули очки. Возвращаясь в подвал, он окинул Юлию внимательным взглядом.

Юлия снова спустилась по ступеням.

Сабрука среди сильно поредевшей публики не было видно, и она направилась прямо к Казимиру. Тот поднялся навстречу с продавленного дивана, отставив стакан с остывшим чаем. Сидевшая рядом с художником полная рыжеволосая дама в черном, чье лицо показалось Юлии смутно знакомым, нахмурилась.

— Ну как вам в моей норе? — Валер сутулился, глаза к ночи выцвели, а белки налились нездоровой краснотой.