Моя сторона горы - [25]

Я зимую с птицами и людьми

Мы с Внушающей Страх привыкли к зиме и снегу. Мы рано ложились спать, поздно вставали, ели собранный урожай и сами исследовали местность. Олени шли за нами, лисы шагали след в след, зимние птицы летали над нами, но по большей части мы были одни в белой пустыне. Хорошо. Очень, очень хорошо. Мой костюм из оленьей шкуры с кроличьим мехом был таким теплым, что даже когда холодный воздух обжигал ноздри, мне было комфортно и уютно. В холодные дни Внушающая Страх распушала перья, но хорошая прогулка согревала ее. Она с глухим ударом и прыжком возвращалась ко мне на руку. Так она показывала, что у нее хорошее настроение.

Мне не было одиноко. Много раз летом я думал о «длинных зимних месяцах» с некоторым страхом. Я так много читал об одиночестве фермера, охотника, лесоруба во время унылой зимы, что практически в это поверил. Зима была такой же замечательной, как лето, а может даже и лучше. Птицы были словно домашние. Они общались между собой, согревались друг о друга, дрались за еду, за лидерство и за право быть громче всех. Иногда я садился на порог, который стал местом для наблюдений — портиком чистого белого снега, украшенным снеговиками, — и с нескончаемым интересом смотрел на них. Они напоминали мне о Третьей авеню, я дал птицам имена жильцов, которые, казалось, им подходили.

Например, мистер Брэкет. Он жил на первом этаже многоквартирного дома, он никому не позволял сидеть на его крыльце или шуметь рядом с его дверью.

Мистер Брэкет, гаичка, большую часть времени проводил в погонях по лесу за молодыми гаичками. Только равный ему мог сидеть на его любимой ветке или есть с ним вместе.

Также там жили миссис О'Брайан, миссис Коллавей и миссис Федерио. На Третьей авеню первым делом они рано утром вместе ходили на рынок, болтая, толкаясь и поучая детей на улице. Миссис Федерио всегда следовала за миссис Коллавей, а миссис О'Брайан всегда помогала миссис Коллавей: болтать, толкаться и даже покупать яблоки. Теперь все трое были на моем дереве; три занятых гаички. Они порхали, суетились, прыгали и летали от одной кормушки к другой. Они с шумом и гамом носились друг за другом. Все другие гаички гонялись за ними, но уступали они только мистеру Брэкету.

У гаичек, как и у людей на Третьей авеню, были любимые маршруты к лучшим местам с кормом. У каждой были собственные веточки для отдыха, у каждой было маленькое убежище в дереве, куда они прятались на ночлег. Они долго прощались и производили много шума прежде чем разлететься; а потом лес становился тихим, как дом на Третьей авеню, когда все дети пришли с прогулки, родители пожелали друг другу «спокойной ночи», и все разошлись по своим норкам.

Иногда, когда ветер был сильным и шел снег, гаички вылетали всего на несколько часов. Даже мистер Брэкет, выбранный остальными проверять, хороша или нет погода для охоты, появлялся на несколько часов и исчезал. Иногда я видел, что он, нахохлившись, просто тихо сидит на ветке у ствола дерева и ничего не делает. Нет никого, кто получал бы большее удовольствие от ничегонеделания в непогожий день, чем мистер Брэкет на Третьей авеню.

Внушающая Страх, мистер Брэкет и я чувствовали одно и то же. Когда лед, наст и снег падали с деревьев, мы сворачивались калачиком.

Однажды я посмотрел на свой календарь и понял, что почти настало Рождество.

Бандо же обещал прийти. Нужно приготовить угощение и сделать ему подарок. Я взял кусок мороженой оленины и решил, что стейков нам достаточно, чтобы питаться только ими целый месяц. Я отрыл под снегом листья гаультерии, чтобы вскипятить их и полить ими снежки на десерт.

Я проверил запасы дикого лука, чтобы понять, хватит ли у меня на луковый суп, и достал несколько больших твердых клубней дикого картофеля для пюре. У меня все еще были запасы луковиц кандыка, корней купены и немного сухих яблок. Я почистил грецкие орехи, орехи гикори, буковые желуди, а потом начал шить мокасины, отороченные кроличьим мехом, для подарка Бандо. Я закончил их до Рождества, поэтому начал делать шляпу из тех же материалов.

За два дня до праздника я начал задумываться о том, придет ли Бандо вообще. Может, он забыл или очень занят. Или он подумал, что я ушел из леса и решил не пробираться сюда сквозь снег. В канун Рождества Бандо все еще не было, и я начал планировать маленькое Рождество с Внушающей Страх.

Около половины пятого в канун Рождества я повесил несколько красных ягод гольтерии на дверь из оленьей кожи. Я зашел в комнату чтобы перекусить, когда услышал отдаленное «ау-у-у», раздавшееся у подножия горы. Я потушил свечу из оленьего жира, надел куртку, мокасины и выбежал на снег. И вновь «ау-у-у» разлетелось над снежной тишиной. Я пошел на звук, спустился с холма и встретил Бандо. Я подбежал к нему тогда, когда он повернулся к долине, чтобы пойти вдоль ручья. Встреча была радостной, мы обнялись.

— Думал не дойду, — сказал он. — Я проделал путь от входа в Государственный парк; неплохо, да?

Он улыбнулся и похлопал себя по усталым ногам. Потом взял меня за руку и тремя быстрыми щипками проверил мои мускулы.

— Хорошо живешь, — сказал он, пристально посмотрев мне в лицо. — Но через год или два тебе придется бриться.