Уже в лесу Синд не выдержала: ощущение присутствия Нормана было таким отчётливым! Она обернулась — и в древесных тенях (сердце стукнуло) мелькнула ещё одна тень, смутно человеческих очертаний…
… Норман, зажмурившись и вцепившись в спинку сиденья перед собой, зашептал что-то неразличимое, то и дело резко охая, а потом с каким-то облегчением смеясь. Несмотря на всё своё необычное состояние, странно счастливый. Уже испуганный этими неожиданностями, Эймери глянул в верхнее зеркальце.
— Что с ним опять?!
— С ним? С ним опять Синд! — Фернан уже не мог объяснять что-то конкретно: он только трясся от бесшумного смеха, закрывая глаза ладонью.
— Фернан, дьяволы! Надо что-то делать!
— Сейчас она успокоится — успокоится Норман. Тогда напомню ему о том, чтобы он закрылся от неё, — утешил друга Фернан. — Только вот загвоздка есть… Захочет ли он закрываться? Вон какой счастливый. Ладно хоть — подъезжаем уже к их поместью…
… Вернулась Синд из леса с ранней добычей, набрав побольше тех трав, которые лучший сок дают именно в это время. Помня о том, что надо побыстрей и сок из них выжать, и успеть собраться выйти пораньше, чтобы добежать до сестёр — отдать им переделанные платья, она обратно, в общежитие, неслась так, что только пятки сверкали! На бегу здоровалась с теми травниками, которые спозаранку решились идти в лес и удивлённо окликали её: «Синд? Ты? Когда же ты спишь?»
Ну как им ответить, что эта эйфория, эта жадность к травам — оттого, что она дорвалась до любимого занятия, что теперь когда-то всего лишь увлечение теперь может быть поставлено на серьёзную основу? Она и не отвечала — лишь махала свободной рукой, и здоровалась, и смеялась!..
… Они сидели в машине, наблюдая, как мачеха, одетая так, словно собралась ехать сразу на посольский раут, а не в студенческое общежитие, величественно проходит между двумя рядами прислуги и садится в машину, дверцу которой придерживает…
— Неужели это дворецкий? — тихонько удивлялся Эймери. — Ну и замашки у дамочки! Она к этому привыкла? Или так хочется выглядеть достопочтенной?
— По рассказам Синд, я понял, что женщина очень богата, — задумчиво сказал Норман. — Но богатство ещё не значит… Фу-у… Уехала.
— Такое впечатление, — сказал Фернан чуть насмешливо, — что вся прислуга вздохнула с облегчением.
— Как и мы, — скептически сказал Норман. — Ну что? Начинаем?
Они встали неподалёку от семейного поместья Синд. Вокруг было достаточно деревьев и кустов, чтобы спрятать под ними машину… Эймери негромко спросил, поглядывая на дорогу с клубившимися на ней облаками пыли:
— С чего начинаем? Норман, ты определил направляющие нити?
О последнем ему рассказал в дороге Фернан. Если душа ещё живущего, например в коме, человека не ушла навсегда, невидимые, тончайшие нити от неё могут привести к телу. Что, впрочем, справедливо и для мёртвого человека, чья душа по каким-либо причинам не смогла уйти в небытие. Норман в направляющих нитях души был специалистом высочайшего класса, поэтому главный спрос и был с него.
— Он не в доме. Надо объехать поместье и попробовать проникнуть в сад. Не знаю, почему сад, но чувствую — нити души тянут меня туда.
Эймери послушался и осторожно направил машину вокруг поместья. В дороге он пытался угадать, где же может быть помещён человек, лишённый души, человек, который не властен над самим собой, а полностью подчинён вздорной бабе, потому что та оказалась хитрей его. И Эймери благодарил бога, что ему так повезло — он смог встать рядом с тем, из-за кого ему волей-неволей, но придётся учиться магии и дальше.
В самом глухом углу, между лесом и поместьем, они оставили машину, припрятав её под огромным количеством сторожевых заклинаний. И не спеша вошли в сад.
Сначала показалось, что этот сад — продолжение леса, причём чащобного, настолько он был запущен. Продирались сквозь такие переплетения старых деревьев, что легче было бы распилить их, нежели попытаться отделить их друг от друга. Перескакивали такие мощные упавшие стволы, что те были соизмеримы лишь, может, с изгородью против чудовищ. А потом появилась тропа. Они вышли на неё как-то неожиданно — и замерли, прислушиваясь. Кусты здесь стояли плотной стеной — то есть за ними всё же в этом месте ухаживали. А может, не за ними ухаживали. Может, поддерживали в хорошем состоянии именно тропинку.
Трое парней стояли недолго. Норман первым перестал вслушиваться.
— Как Синд и сказала: тропа служит связью между двумя поместьями — её и крёстной. Наверное, эта крёстная ходит здесь, чтобы сидеть с телом её отца. Идём.
Он повёл их за собой, всё так же высоко держа голову — прислушиваясь к малейшему шороху, скрипу или треску. Пару раз все вздрогнули: резко и хрипло вскрикнула какая-то птица. Здесь, в этом тёмном глухом уголке, всё казалось угрожающим. Тем не менее, принц продолжал идти впереди — под внимательным надзором своих друзей-телохранителей… Если бы Норман не держал руки слегка приподнятыми, даже Фернан не разглядел бы тех нитей, о которых было сказано, — так понял Эймери. Но даже Фернан сильно напрягал глаза, чтобы увидеть то, чего легко и невесомо касается принц.
