Не забыть написать записку и оставить её на столе.
Дверь в комнату она не закрыла. Кому нужны травы и лохмотья, которым грош цена? Учебники тоже есть у всех…
Теперь в окно стало выпрыгивать легче.
Знакомые кусты приняли её сразу. Оглядевшись и убедившись, что никто из травников пока не появлялся во дворе, девушка быстро перебежала каменную мостовую и прыгнула в кусты. В обычное время она бы соблазнила друзей на новое путешествие, но друзья не должны знать, что существует другая Синд. Не покорная овца. Не друг и приятель. Нет, существует именно другая.
Быстро пройдя кустарники, она вышла на еле видимую в тени вековых дубов тропку, сделала два шага по ней, а затем тщательно отсчитала семь шагов влево. И очутилась перед кустом бересклета. Удлинённые зелёные листья не очень интересовали травников, в основном работающих с лекарственными растениями, а что уж говорить об изящных ягодках предостерегающе красного цвета под ядовито-розовыми «ладошками», которые травники за семь вёрст обходят… Вот под таким кустом Синд и спрятала то немногое, что сумела утаить от мачехи, когда приехала на Студенческий архипелаг. Девушка встала на колени и вынула из травы под кустом свёрток. Быстрей, быстрей…
Уже опоясанная ремнями с оружием, хорошо пригнанными к её фигуре, — не учебными, а её собственными, Синд вытянула руку с мечом — подростковым, но для её руки удобным и сделанным когда-то отцом. Отцовский кинжал мизерикордия, фамильный, — вытянула в другую сторону. Замерла, прислушиваясь. Достаточно здорова для задуманного безумия. Фыркнула, когда поняла значение внутренней фразы.
Она устала. Устала притворяться. Устала быть той, кем её заставили быть. Если сейчас есть время стать на мгновения другой, а заодно проверить кое-что, что ей дорого, она использует это время!
До берега недалеко. До того обрыва, уже не однажды в одиночку опробованного, — тоже. Синд добежала до места быстро, не чувствуя ни боли в быстро уставших ногах, ни измученного движением тела. Адреналин кипел и не давал прочувствовать остаточную боль от недавнего избиения. Под одинокой сосной девушка подняла сук, обровняла его ножом, как короткий дротик. Взглянула на воду, кипящую страшным белым прибоем почти под ногами, и засмеялась. «Вот что меня излечит лучше всяких больниц! Ещё и вернуться успею!» Нашептала пару заклинаний и метнула заострённый сук далеко в воду. И прыгнула следом.
… На Студенческом архипелаге все маги. Даже те, кто без диплома.
Первым во сне вздрогнул Александр. Узы дружбы заставили золотистого дракона почувствовать тревогу сильно и отчётливо.
Потом застонал во сне Рик и нечаянно таким образом разбудил Бреки.
Мартина, которая мучилась без сна, хотя отчаянно желала поспать хотя бы час перед занятиями, внезапно подняла голову с подушки. Ей послышался странный зов.
… Норману не спалось. Он посчитал, что ночь слишком душная, а утро занудное. И сбросить напряжение можно только одним способом — устроить утреннюю пробежку по берегу моря, где будет обдувать прохладным и свежим ветерком с моря, где неумолчный и бесконечный ропот прибоя будет успокаивать нервы — хотя какие нервы могут быть, если просто ночь бессонная?
Поздним вечером, когда уходивший «проконтролировать» Фернан вернулся и доложил, что всё в порядке и можно не беспокоиться, Эймери скептически сказал:
— Да она умрёт от счастья, если ты предложишь ей стать твоей девушкой!
— Вы о ком? — спросил Фернан, который попал в середину разговора.
— Да о той девчонке-травнице! — пренебрежительно сказал Эймери. — Норман сомневается, знакомиться ли с ней. Нашёл в чём сомневаться, Норман!.. Ладно бы ты выбрал какую-нибудь с гонором!.. А то — еле заметная тихоня. Такая и стука в дверь побоится! Тихая — тихая и есть.
— Ну, в тихом омуте, бывает, и черти водятся, — негромко заметил Фернан, чуть рассеянно улыбаясь Эймери.
— Ну вас, — проворчал принц. — Будете мне ещё в таком деле советы давать… Лучше поговорим об организации бала в честь посвящения в студенты.
— О, прекрасный повод познакомиться с дамой поближе! — ухмыльнулся Эймери.
— Кто о чём, а пьяница о бутылке! — сердито сказал Норман и шутливо замахнулся на друга, который иной раз раздражал его немилосердно.
— Вот! — патетически провозгласил Эймери. — Нет, вы посмотрите, до чего он дошёл! Замахнуться на меня?! — И, доверительно заглядывая в глаза, спросил: — Слушай, Норман, а может, подерёмся?.. Без оружия, на кулаках, а?
Подраться не удалось — вызвали в главный корпус. И Норман даже пожалел, что не согласился на драку, пока сам Эймери предлагал… Может, спалось бы легче…
… Берег был ровный вплоть до косы, над которой высился скальный обрыв. И здесь-то принц, совершавший традиционную утреннюю пробежку, внезапно застыл, едва не споткнувшись. С края обрыва взлетела в воздух, а затем вонзилась в волны маленькая, отсюда плохо различимая фигурка.
Когда фигурка врезалась в воду и пропала из виду, Норман выругался: скала была известна среди студенческой молодёжи как скала Слёз. Правда, давно это было. Старая история о двух романтических влюблённых, которых злые, несправедливо — конечно же! — родители лишили возможности всегда быть вместе и которые в порыве страсти решились остаться вместе навсегда, взявшись за руки и спрыгнув в бушующий прибой. Неужели о том, что эта скала — место безнадёжно влюблённых, до сих пор помнит кто-то ещё?! Неужели кто-то из современных студентов решился повторить, правда в одиночку глупый протест против безжалостных родителей?!