Моя сестра - [14]

Я отхожу в глубь комнаты. Я пока не готова наложить его настоящее лицо на собственное представление о том, как он должен выглядеть. Столько раз я его представляла персонажем из моих фантазий о семье. Он всегда был сильным и широкоплечим, а я маленькой и нуждающейся в его помощи. Идеальные отец и дочь. Когда я обдирала коленку, я представляла, что он успокаивает меня, берет мое лицо широкими ладонями, приговаривая, что все будет хорошо, пока тетя Джемайма обрабатывает рану. Так же и когда я просыпалась бы от кошмара. Но теперь он передо мной куда более тщедушный, чем я надеялась. Закрываю окно, чтобы стать лишь тенью за стеклом. Мы два незнакомых друг другу человека, но он точно знает, кто я. Так же как и я знаю, кто он. Сила крови.

Поколебавшись, я возвращаюсь к окну, смотрю вниз, делая себя видимой в последних лучах уходящего дня. Понимаю, что пусть его лицо мне незнакомо, он похож на портреты на стенах в прихожей. Даже отсюда я вижу, что у него те же синевато-серые глаза, как у людей на портретах, а каштановые волосы похожи на мои. Ничего схожего с соломенно-желтым цветом волос Элли. Его длинный, угловатый нос, резкий и квадратный как мясной тесак, бросает тень на щеке.

– Рини, ты тут? – раздается голос на том конце провода. Я продолжаю смотреть, пока мужчины не исчезают из вида, заходя в дом. – Ты меня слышишь?

Я отхожу от окна и сворачиваюсь на кровати в позе эмбриона, слушая голос Антонио. Мне не радостно от встречи с отцом. Сначала я подумала, что он рад меня видеть, но после того, как подслушала телефонный разговор, понимаю, что я не тот человек, за которого у него болит сердце. О котором бы рыдал ночами. Впервые я задаюсь вопросом, а существует ли вообще то, что я надеялась здесь отыскать. Но хорошо уже, что он не может теперь притворяться, что меня не существует. Теперь я, вероятно, из давнего воспоминания перешла в категорию «болезненное напоминание о неудачном решении». Может быть, я для него теперь как пульсирующая болью язва в желудке. Готова поклясться, что это так.

– Рини, ты тут? – в его словах слышится отчаяние.

– Да, – шепчу, мой голос дрожит. – Я здесь. Я… – Не знаю, что сказать. Я что? Глубокий вдох, перед тем как еле-еле прошептать:

– Это он.

– Кто? Твой отец?

– Да, – накручиваю телефонный провод на палец. Осматриваю комнату, ищу что-то, что подтвердит мою принадлежность этому месту. Слезы стекают по щекам. – Нужно закончить разговор, вдруг они поднимут трубку. Я перезвоню тебе позже.

Вешаю трубку, хотя Антонио продолжает говорить. Встаю, хватаю сумку и бросаюсь к двери. Даже открываю ее так, будто бы сейчас уеду насовсем. Я могла бы спуститься вниз, попросить Фрэнка увезти меня подальше, если, конечно, смогу заставить себя переступить порог. Но я не смогу, куда мне ехать? Обратно к Антонио? Домой? Если так, то смысл был вообще сюда приезжать? Я должна знать, почему этот дом перестал быть мне родным и почему родители столько лет держали дистанцию. Бросаю сумку на кровать и принимаю валиум.

Успокоенная медикаментами, я осмеливаюсь спуститься на кухню. Такое чувство, что я прячусь, как будто должна стыдиться того, что нахожусь здесь. Ненавижу это чувство. Я приехала сюда с целью и должна ее достичь. Поэтому я иду к прихожей, на звук голосов, собрав в кулак остатки смелости, уверенная, что все станет проще, если я смогу просто поговорить с ним. Слышу приглушенные голоса, но я пока слишком далеко, чтобы различить слова. Прохожу по темному коридору и вижу их, двух мужчин, один из которых – мой отец. Прячусь в нише одной из дверей, и наблюдаю за ними.

– Один раз, здесь, – отец наклонился над столом, его освещает только тусклый свет старой медной лампы. Он что-то пишет под диктовку.

– Здесь тоже?

– Да, копия будет у меня, – отвечает незнакомый мужчина. – Лучше так, на случай, если она поднимет шум.

Отец кивает в знак согласия, но шепчет:

– Потише. Она наверху. Я не хочу, чтобы она нас услышала. – Он разглаживает бумаги, и я слышу, как он говорит:

– Нет, спасибо. На этом все.

Я пытаюсь подобраться ближе, но только я подкрадываюсь, из кабинета выходит пожилая женщина в фартуке и с подносом. Сначала она меня не видит. Но заметив меня, пытающуюся спрятаться за дедушкиными часами, быстро закрывает за собой дверь. Наглухо. Степень моей уверенности резко падает, сникает, как увядший цветок. Я ретируюсь на кухню и закрываю дверь за собой. Осталось ли здесь что-то для меня?

Шарю по шкафам, пока не обнаруживаю бутылку хереса за пачкой затвердевшей муки. Когда слышу шаги, приближающиеся из прихожей, я спешу к спальне, сворачиваюсь клубочком под пыльными простынями, левая нога свисает с кровати, ноет после лестниц и спешки. Мне холодно, и я достаю еще один джемпер из сумки и накидываю на плечи. Замираю, становлюсь неподвижной, чем-то таким же позабытым, как эти картины и статуэтки, которые оставили здесь выцветать. И я, и эта комната застряли в прошлом. Закрытая книга, запечатанный сундук. Я одна продолжаю искать людей, которых, похоже, и не существует.

Перед тем как заснуть, я слышу звук автомобиля. Поднимаюсь и вижу четырех мужчин, сильных, одетых в черные костюмы. Сразу же понимаю, кто они и зачем приехали. Смотрю, как они открывают заднюю дверь автомобиля и вытаскивают черный гроб. Потом они уезжают.