Моя нечаянная радость - [12]

Ее растолкали совсем ранним утром, даже и не совсем чтобы утром, скорее поздней ночью. Хотя понять, какое время суток сейчас на дворе – утро или вечер, было проблематично, – Север, знаете ли, июль месяц, белые ночи. Кто не был и не видал, рекомендуем – красотища невероятная!

Как ни странно, рассвет все-таки состоялся. Великолепный, яркий, удивительный, но чуть позже, после того, как они приехали.

И теперь вот катер, переполненный людьми, и Майя сидит на палубе, на своей замечательной сумке, которая ей очень нравится, и, прикрыв глаза и положив голову на бортик катера, думает о том, на кой черт она вообще сюда приехала?! Что она здесь делает?! Это же бред какой-то – притащиться через полстраны из Москвы в Сибирь в какую-то Пустонь! И ради чего? Кому тут какое дело до переклинов странных у нее в голове, когда у людей такие проблемы и сложности? Реальные вопросы жизни или смерти!

Больше всего Майе сейчас хотелось оказаться в хорошем гостиничном номере, принять ванную с пеной, нормально позавтракать и завалиться спать часиков на пять-шесть. А потом проснуться и чудесным образом оказаться дома в своей кровати…

– Девушка! – потряс кто-то ее за плечо. – Девушка!

– А? – спросила Майка, открыв глаза и выскакивая из дремы.

Оказывается, она задремала за воспоминаниями, а обращалась к ней та самая попутчица, с виноватым выражением лица глядя на Майку.

– Простите, что разбудила, – извинилась покаянно женщина, – но мне надо в туалет, что-то меня укачало, не посмотрите за моими вещами?

– А? – снова переспросила Майя и, окончательно проснувшись, заторопилась уверить. – Да-да, идите, конечно, я посмотрю, не волнуйтесь.

Женщина благодарно улыбнулась через лик страдания, прочно закрепившийся на ее лице. Майя посмотрела, как попутчица аккуратно переступает через ноги и вещи других пассажиров, расположившихся на палубе, и снова почувствовала укол совести и тягучую вину за свое несоответствие страданиям этих людей.

– Вы зря так переживаете, – произнес кто-то совсем близко.

Мая повернула голову на голос и увидела мужчину, сидевшего рядом на старом брезентовом рюкзаке. Она его раньше как-то и не заметила, ну, вернее, заметила, но мимолетно, когда нашла место, где можно присесть, а он как раз расположился за соседкой, что отошла сейчас.

– Что? – на всякий случай переспросила она.

– Я говорю, вы зря так переживаете, девушка, – повторил мужчина и улыбнулся ей приветливо.

Ему, наверное, было лет за пятьдесят, ближе к шестидесяти, и его старый потрепанный рюкзак с выгоревшим от времени и солнца брезентом совершенно не соответствовал общему облику вполне благополучного горожанина, фирменной одежде и довольно дорогим часам на руке.

– А почему вы решили, что я переживаю? – улыбнулась ему в ответ Мая.

– Потому что у вас на лице отражаются все ваши чувства, абсолютно четко, милая барышня, – пояснил он и усмехнулся. – Я даже могу попробовать угадать, о чем вы думаете и почему ругаете себя.

– О чем? – поинтересовалась она.

– Вы думаете, что все эти люди, которые едут к Старцу Никону, страдают тяжелыми болезнями или имеют страшные беды и несчастья в жизни и с родными, а вы тут лишняя, потому что здоровая и благополучная, и ваша проблема – это такой пустяк, такая ерунда по сравнению с тем, что приходится переживать этим людям, что даже стыдно и неправильно ехать в святые места и надеяться на помощь святого человека. И вы вините себя за это. – И еще раз улыбнувшись, спросил: – Я прав?

– Да, – честно призналась Майя.

Он ей понравился. Приятный, располагающий к себе человек с очень добрыми мудрыми глазами и открытой улыбкой.

– Так вот, милая девушка, – уверенно сказал он, – все это неправильно, что вы думаете. Я слышал ваш разговор с соседкой и уверен, она не первый человек, который принимается рассказывать вам о своих горестях и проблемах.

– Да, – вздохнула скорбно и покивала Майка. – Не первый.

– А потому что вы располагаете к беседе, – объяснил мужчина, – вы слушаете, сочувствуете и искренне, откровенно переживаете чужое горе. Все это написано у вас на лице. А больным людям жизненно требуется пожаловаться и чтобы их непременно выслушали и пожалели, но такие же, как они, страдальцы и больные категорически не желают слышать про чьи-то чужие беды и напасти, они в свои погружены. Но повторюсь: не стоит так реагировать и расстраиваться, сочувствовать можно и правильно, но принимать к сердцу до боли нельзя.

– Почему? – искренне любопытствовала Майя.

– Потому что в большинстве случаев и практически всегда, – подчеркнул мужчина, – во всех своих бедах и болезнях люди виноваты сами и сотворили они все свои напасти и беды себе своими собственными поступками. И, опять-таки, в большинстве случаев ни отвечать, ни расхлебывать то, что натворили, они не хотят, а ищут виноватых и спасителей. «Мне плохо, и поэтому вы все обязаны мне сочувствовать и спасать, так как я больной человек», – спокойным, ровным, но очень убежденным тоном пояснил мужчина и продолжил: – Взять вот хотя бы нашу попутчицу. Болело у нее что-то там, болело, а она хозяйство бросить не могла, терпела. И где теперь это хозяйство? И что с ним будет, когда она умрет? Абсолютная безответственность за себя, свою жизнь и здоровье. А теперь к Старцу едет – спасай, Святой человек.