Моя Италия - [4]

Лоренцо… Принц Ренессанса. Принц на белом коне. Он вернет Флоренции жизнь, дарует своим людям благоденствие и красоту. Это он, распевая песни на свои стихи, бродил по улицам без охраны. Это он величайший собиратель книг – он открывает первую публичную библиотеку, он друг философов и устроитель Академии неоплатоников, он создатель сада искусств – натуры для художников, он покровитель Боттичелли, Альберти, Леонардо да Винчи, Микеланджело. Это он показал красоту Возрождению. И это он – попуститель Савонаролы… А еще Лоренцо Великолепный был прославлен как любовник. Макиавелли говорит, что он жил в любовных далях, питался нектаром… А что понаписал о нем Франческо Гучиардини! Старые сплетники! Он есть сама Любовь! Он сказал: «Признаюсь. Я тот самый, который познал любовь великое множество раз, но лишь потому, что мне легче отвергнуть, чем в это глубоко поверить… Я ищу и не могу найти ту, которой может быть отдано мое сердце целиком. Ту, которую я могу любить истинной и бесконечной любовью». Он был женат в восемнадцать лет на одной из прекраснейших женщин Флоренции, но никогда ее не любил. В своем дневнике он напишет: она дана мне в жены. С шестнадцати лет он любил другую… Ей посвящены его стихи. Ей было отдано его сердце. Быть может…

Глава II. Флоренция сегодня и в XV веке – Шутки Брунелесски – Церковь всех святых – Фрески Доменико Гирландайо

Мне несказанно повезло во Флоренции. Я оказалась там впервые ни о чем не подозревающей. Возрождение? Это несколько картин из коллекции Эрмитажа и полузабытые институтские лекции по истории изобразительного искусства. К тому моменту своей жизни я была уже достаточно искушенным путешественником, а Флоренция – точкой на карте. А еще я была влюблена, и он был художник. Больше ничего специального я не заказывала. Просто нашла отель. Очень старорежимный. И не ошиблась! Все сотрудники небольшой гостиницы получали изощренное удовольствие от предупреждения всякого желания постояльца и действительно помогли адаптироваться к незнакомой реальности. В лифте консьерж оглядел меня с головы до ног, вернее – с ног до головы. Сначала он увидел запыленные туфли, да еще на каблуках. Тут на его устах зазмеилась улыбка. Он поднял глаза и задержал взгляд на слегка изможденном лице – мы с моим спутником шли пешком от вокзала, по жаре, с сумками, после перелета, и это только на карте показалось всего ничего. Я нарочно решила прогуляться и, как выяснилось, была к этому не готова. Но восторг в моих глазах уже ничто не могло погасить. Он осторожно спросил: «Вы первый раз во Флоренции?» Я счастливо рассмеялась и кивнула. Мы вышли из лифта, он распахнул номер и тотчас балкон: «Ну, значит, вы это заслужили». Я удивленно оглянулась на эту странную фразу, но он уже отправился за шампанским, оставив наедине с захватывающим видом. Флоренция… Я поднималась с рассветом и ходила по городу, отложив все карты. Я хотела сама открыть ее для себя. Мне не нужны были ничьи подсказки. Ни советы друзей, ни наставления многознаек из путеводителей. Я осталась с городом один на один. Что-то подсказывал мне мой художник, но иногда… А точнее, так и началось мое путешествие: когда я вдруг остановилась возле неприметной дверки, которая вела сквозь реставрационные леса в помещение, откуда потянуло сладко лаком для дерева и остро – сыростью, и крепко схватила своего художника за руку. Я прервала бесконечный список важнейших достопримечательностей и сказала: нам сюда. Нужно понимать: я впервые была в Италии. Я впервые шла по узкой средневековой улочке. Я и представить себе не могла, что сделала именно так, как нужно здесь делать всегда – заходить в самые неприметные дверки.

* * *

Но первое, что поразило меня еще от вокзала, пока я брела по замощенной мостовой (гордости Флоренции с XI века), – это бесконечное ощущение рукотворности пространства. Рождалось впечатление, что ты находишься внутри дома. У каждой вещи здесь есть назначение, ты угадываешь это, даже если не знаешь наверняка. Куда ни бросишь взгляд, или могущественная кладка тяжелых неотесанных камней с окнами, приспособленными для ведения боя, или пусть даже дома поскромнее, помоложе – открытые миру, но ни одной «мертвой» плоскости, той самой, что так хорошо знакома жителям мегаполисов. В простом домишке тут живет и архитектурная деталь, и забота о ней: всякий карниз, наличник, козырек – это ее защита. А в просветах между рыжих домов, где-то высоко над тобой, в синем небе, на ложе ослепительного мрамора, горит черепица главного собора – Дуомо…

Я впервые шла через самый настоящий пешеходный город, а значит, я могла держать свой собственный ритм, не подгонять себя к светофорам, не бросаться в сторону при звуках машин, но останавливаться там, где захочется полюбоваться или помечтать. И это было завораживающее путешествие. Все, что я видела до того на картинках или случайно по телевизору, вдруг приобретало черты реальности, становилось явью. Я то шла по улицам, на которых, казалось, широко раскинь руки – и дотронешься до соседних стен, то выходила на живописную площадь с фонтаном, потом ее тишину сменяла толчея торговых рядов. Зычно кричали продавцы, тотчас ловко нарезались копченое мясо и колбасы, томились сыры, гордо выпячивали себя овощи и фрукты, взволнованно тянулись руки к хрустящим пакетикам с ароматной снедью, звенела мелочь, под ногами путались собаки, и кто-то расчихался у прилавка специй… Многоязыкая пестрая толпа извивалась длинным телом по важным улицам, гудела на центральной площади, и тем трогательнее было слушать тихие шаги и перезвон ключей у входных дверей – замечать фигурки местных за кулисами вечного безделья. Передо мной проплывали их скверы для прогулок, их тайные тропы, их скромные заведения. Раз окажешься в такой кафешке, спрятанной в клубке улочек, – понравится, захочешь вернуться – не получится. Словно закрылся за тобой портал. И нет больше ни того переулка, ни дверки с приступочкой, ни старого официанта, ни голосистых посетителей, большинство из которых проводит тут время с утра и до вечера. Чужой пир. Лишь приоткрылась пелена между мирами…