Моя гениальная подруга - [71]

— Отлично. Определитесь пока с ценой, чтобы меня тоже устроила, а через три дня я за ними зайду.

Он у нас на глазах сложил рисунки и убрал их в карман. Затем пожал руку Фернандо и Рино и направился к двери.

— А рисунки? — холодно спросила Лила.

— Я верну их тебе через три дня, хорошо? — дружелюбно сказал Стефано и, не дожидаясь ответа, открыл дверь. Пропустил меня вперед и вышел следом.

Я уже сидела рядом с ним в машине, когда из мастерской выбежала Лила. Она была в бешенстве:

— Ты что, думаешь, мой отец идиот? И брат идиот?

— Что ты имеешь в виду?

— Если ты вздумал перед нами паясничать, то не на тех напал.

— Ты меня обижаешь. Я не Марчелло Солара.

— А кто ты?

— Я коммерсант. Такой обуви, какую ты нарисовала, еще никто никогда не делал. Я не только про ботинки, я про все твои модели.

— И что теперь?

— А теперь дай мне подумать. Увидимся через три дня.

Лила смотрела на него не отрываясь, будто пыталась разгадать, что у него на уме, и не отходила от машины. Наконец она — у меня ни за что не хватило бы смелости сказать что-то в этом роде — произнесла:

— Ну смотри. Марчелло уже пытался меня купить. Но я не продаюсь.

Стефано уставился на нее долгим взглядом.

— Я не потрачу ни одной лиры, если не уверен, что она принесет мне сто.

Он завел машину, и мы уехали. У меня исчезли последние сомнения: прогулка на машине была нужна им, чтобы заключить своего рода сделку, ставшую итогом многих встреч и переговоров. Я тихо сказала по-итальянски:

— Стефано, пожалуйста, высади меня на углу. Если мать увидит меня с тобой в автомобиле, мне влетит.

38

За сентябрь жизнь Лилы решительно изменилась. Счастливой она не стала, но стала другой. Что до меня, то я вернулась с Искьи, влюбленная в Нино и оскверненная губами и руками его отца, в полной уверенности, что буду плакать день и ночь из-за того, что счастье у меня в душе мешается с ужасом. Но я ошибалась: приключения лета моментально потускнели, а воспоминания о наших встречах с Нино и даже отвращение к усам его отца отодвинулись куда-то в глубь сознания. Все затмили события, связанные с Лилой.

В следующие три дня после прогулки на машине с откидным верхом она под благовидным предлогом ходила в лавку Стефано и каждый раз брала с собой меня. Я соглашалась ее сопровождать, но с замиранием сердца: боялась столкнуться с Марчелло. В то же время я гордилась ролью конфидентки, сообщницы и советчицы; кроме того, мне льстило внимание Стефано. Мы оставались девчонками, хоть и казались себе коварными интриганками, свободными от предрассудков. Мы с нашей обычной страстью обсуждали Марчелло, Стефано и обувную затею и верили, что сумеем все уладить. «Так я ему и скажу!» — восклицала Лила, а я добавляла свои коррективы: «Нет, лучше скажи вот так». Потом они со Стефано уединились для беседы в правом углу прилавка; я пока болтала с Альфонсо, недовольная Пинучча обслуживала клиентов, а Мария сидела за кассой, неодобрительно поглядывая на старшего сына, который в последнее время мало интересовался работой и давал соседкам повод для пересудов.

Разумеется, мы импровизировали. Я старалась понять, что задумала Лила, и вести себя в соответствии с ее целями. Поначалу складывалось впечатление, что она просто хочет помочь отцу и брату немного заработать на продаже Стефано единственной пары ботинок «Черулло», но вскоре я начала догадываться, что с помощью молодого колбасника она прежде всего пытается избавиться от Марчелло Солары. Один раз я, набравшись смелости, спросила ее:

— Кто из них двоих нравится тебе больше?

Она пожала плечами:

— Марчелло мне никогда и не нравился. Отвратительный тип.

— А ты согласилась бы стать невестой Стефано ради того, чтобы выгнать из дома Марчелло?

Она секунду подумала и кивнула.

Итак, она поставила перед собой цель любым способом покончить с вторжением в ее жизнь Марчелло, и я была на ее стороне. Возникали и другие проблемы, но мы пока от них отмахивались, посвящая все силы решению главной. По крайней мере, мы в это верили. На самом деле реальные шаги предпринимал один Стефано.

Он был верен своему слову: через три дня пришел в мастерскую и купил ботинки, хотя они были ему малы. Фернандо и Рино после долгих колебаний назначили цену в двадцать пять тысяч лир, договорившись, что сбавят ее до десяти. Но Стефано не стал торговаться и выложил еще двадцать тысяч за рисунки Лилы — они, сказал он, так ему нравятся, что он закажет для них рамки.

— Рамки? — переспросил Рино.

— Да.

— Как для картин?

— Да.

— А ты сказал моей сестре, что покупаешь ее рисунки?

— Да.

Стефано на этом не остановился. Несколько дней спустя он снова заглянул в мастерскую и объявил отцу и сыну, что арендовал соседнее с ними помещение: «Если надумаете расширяться, оно в вашем распоряжении».

В доме Черулло долго обсуждали, что означает слово «расширяться», пока Лила, понимая, что до них не доходит, не объяснила:

— Он предлагает вам превратить мастерскую в предприятие по пошиву обуви «Черулло».

— А деньги? — осторожно спросил Рино.

— Он даст.

— Он сам тебе это сказал? — встрепенулся Фернандо, не веря собственным ушам. Нунция придвинулась ближе к мужу.

— Он сказал это вам двоим, — ответила Лила, кивая на отца и брата.