Моя Чалдонка - [65]
— Будем! Даешь варежки! И носки!
Тут снова все заволокло туманом, а в уши опять набилась вата.
— Володя, что с тобой?
— Я — ничего… Ничего, Анна Никитична!
Вот как! Уже обсуждают Тамару…
Тамара слушает Нину, презрительно поджав губы.
— Мы хотим, чтобы ты честно все рассказала, — говорит Римма, — как настоящая пионерка.
Но Тамара все отрицала: задачи она не списывала, конфет не предлагала, на Володю не наговаривала.
— Я хотела только решение сверить… У меня у самой было решено. А Нина пожадничала.
— Бессовестная! — крикнула Нина. — Ты купить меня хотела, а сама, сама… Красный галстук продаешь!
Нина отвернулась и прижалась лицом к спинке стула.
«Ну и ну!» — выразило Сенино лицо.
— Ничего не продаю! — выкрикнула Тамара. — А меня убить хотели. Заманили, окружили… Хорошо вы, Антонина Дмитриевна, пришли.
— Да, — сухо ответила вожатая, — я пришла вовремя. Может быть, ты теперь докажешь, что они неправы?
Тоня не опускала глаз с Маши Хлудневой. Девочка сидела как на угольях, поворачивалась то к Тамаре, то к Володе, то к Антонине Дмитриевне, шевелила пухлыми губами, словно говоря что-то про себя, привставала и снова садилась.
— Все они врут, — грубо сказала Тамара. — Не любят меня, и все!
«Ну и ну!» — было написано на Сенином лице. Но Сеня молчал.
Антонина Дмитриевна почувствовала, что надо помочь Маше.
— Говори, Маша, говори все, что знаешь!
Маша встала, глубоко вздохнула, посмотрела в злые Тамарины глаза.
— Ничего Тамара сверить не хотела, — мужественно сказала она. — И решения у нее никакого не было. Когда Нина ей тетрадку не дала… у меня она… задачу списала. Вот.
— За конфетку? — резко спросила Римма.
— Я не за конфетку, — еле слышно прошептала Маша, — я помочь хотела.
— Врешь, врешь, Маша! Не списывала я! — закричала вне себя Тамара. — Подговорили тебя!
— Я вру? Я? Я в теплице была, дежурная, а ты прибежала. Еще блюдце с горохом сбросила. И на столике списывала. Я все боялась, что кто-нибудь зайдет. Стыдно тебе, Тамара!
— А тебе, тебе не стыдно? — совсем забывшись, крикнула Тамара. — Сколько раз тебя выручала, сколько раз тебя мама пирогом кормила…
И тут Сеня заговорил.
— Стоп! — сказал он. — Выключай мотор! Кривое кривым не исправишь. Чем подругу-то попрекнула? Ну, списала, глупость сделала, со всяким может случиться. А подличать зачем? Мутить кругом? Врать, изворачиваться, ссорить товарищей? Да, видать, в какой логушок[11] деготь попал, то уж запах ничем не выведешь. Что же, ребята, делать будем?
— Эх ты, Бобылкова! — Володя, собрав последние силы, встал с места. — Я предлагаю… исключить ее из пионеров.
Что было дальше, Володя уже не помнил.
Тоня, Анна Никитична и Сеня, отведя Володю домой, зашли к Марии Максимовне.
Они сидели, обсуждали случившееся, как вдруг Анна Никитична вспомнила про письмо и подала Тоне конверт цвета осеннего неба с синей отпечатанной маркой и гербом по углам.
Да, Настенька была права: рука, надписавшая конверт, была незнакома Тоне, и номер полевой почты был не Алешин…
Тоня медленно надорвала конверт с краю. Да, вот оно — не снежное, а настоящее письмо. Неровный бумажный лоскут, прошуршав, скользнул на пол. Она вынула из конверта вдвое сложенный лист почтовой синей бумаги, развернула его. И, едва прочитав первые строки, выпрямилась, закрыла плаза, а рука, державшая листок, упала на колени.
Вот оно, то письмо после боя…
Сеня выхватил из Тониных рук синий листок.
— Вот… — глухо сказал он. — Вот… Алеша пропал без вести…
38
Задолго до начала уроков прибежал Веня Отмахов к Диме Пуртову.
Вид у Вени был встрепанный, шапка сидела боком, полушубок был распахнут.
— Что случилось, суслик?
— Сам увидишь! Айда к Тополиному!
Тихий солнечный день морозно застыл над Чалдонкой. Недвижно стояли круглоспинные ряды сопок, одетые в гладкие снежные сорочки. Верхушки лиственниц были в густых черных пятнах: там грелись вороньи стаи. В морозную тишь врывались привычные звуки. Отрывисто дышала труба электростанции, посылая в небо серые витки дыма. За Веселовской сопкой лихо свистнул паровоз. По Тунгирскому тракту, в сторону от подсобного, прошумела трехтонка. Из ворот механических мастерских, тарахтя, выполз гусеничный трактор, весь продымленный, черный — только-только, наверно, из ремонта.
Мальчики бежали вдоль белой ленты Урюма прямо к Тополиному острову. За учительским домом и яслями, оказавшись на береговой террасе, они перевели дух.
— Видишь? — Веня показал рукой в сторону Аммональной сопки. — Смотри получше!
Слева от высоких рыжих лиственниц, у подножия сопки, Дима различил телеги и сновавших вокруг здания людей.
Что им нужно? Что они делают?
— Понял? Аммоналку нашу разбирают! В поселок перевозят.
— Ох! — Диму будто по голове ударили. — Как же так? А мои припасы?
— Говорили тебе: отдай бойцам. Пожалел тогда!
Дима со злостью посмотрел на него:
— Пожалел! Дура ты, вот и все!
— Ну, чего ты ругаешься? Там еще мой компас остался.
— Найдут нас по твоему компасу — это факт. Эх, если бы Володя не заболел, далеко был бы я теперь!
— А если найдут, знаешь что скажем? — тряхнул головой Веня. — Что в военную игру играли.
— Ты уже раз говорил, — усмехнулся Дима, — когда Тамару совестили. Не поверят. Слушай, родительское собрание сегодня?
