Мой знакомый медведь - [30]

Нюхая следы медведей, которые прошли по тропе до него, Рем побрел дальше. Витька остановился. Медведь, не спуская с него глаз, ступил в воду и вдруг во всю прыть кинулся к нему по ручью. Испуганный таким оборотом дела, Витька растерялся и не жал, что предпринять…

«Неужели надо стрелять?» — с испугом думал он. Но он не мог стрелять и Рема… Витька стоял белый, как брызги из‑под лап мчащегося на него медведя… Зверь остановился совсем рядом. Возле ног Витьки проскакивала но перекату напуганная медведем рыба. Рем нехотя стукнул одну лапой, потом ныло на берег, отряхнулся, недовольно посмотрел на Витьку и закосолапил по тропе. Похоже было, он рассердился, что Витька не бил по иоде лапами, не хватал рыбу, которую он ему пригнал. Видно, Рем решил, что Витька зашел в ручей порыбачить, и погнал на нею рыбу, как нагоняют ее иногда друг на друга молодые медведи, рыбачащие вдвоем.

Он вроде бы предложил Витьке помощь, а встретив медведя, с которым мог справиться, угнал его в шеломайник и сам не вернулся больше в гот день к ручью…

Глава пятнадцатая

Никто в поселке уже не помнил, сколько лет старому, понурому коняге Ветерку. Сейчас на него навьючили продукты и походное снаряжение, а на молодой, плохо объезженной Голубке Витька и Гераська по очереди ехали верхом.

Красным кружком на карте был отмечен участок заповедника, куда им надо было завезти продукты для научных сотрудников, которые вскоре должны идти в тот район на полевые работы.

Ориентиром была вершина полуразрушенного вулкана. Шли по медвежьим тропам. Гераська говорил, что первые тропы на Камчатке всегда прокладывают медведи. Люди только спрямляют их, и получаются дороги. Не везде эти тропы были удобными для лошадей. Косолапые проходили по таким откосам, где не только верхом — и поводу вести лошадь было рискованно. И уже совсем было плохо, когда тропы уходили в кедровый стланик. За десятки лет медведи набили в сплошных зарослях стланика тропы, похожие на тоннели. Лошади в них пройти не могли. Приходилось по бездорожью обходить заросли и потом опять искать медвежью тропу к далекому полуразрушенному вулкану.

Камчатские лошади привычны к запаху медвежьих следов, но Голубка только первое лето ходила под седлом. Чуя звериный запах, она храпела, старалась повернуть обратно. Витька натягивал поводья, заставляя идти вперед, она шумно принюхивалась к тропе, вскидывала голову, прядала ушами. Голубка пугалась любой валежины, раздувала ноздри, косилась на нее и, дрожа всем телом, с опаской обходила. Возле реки в седло сел Гераська — он знал брод.

Едва Голубка зашла в волу, косяк стоявшей в реке рыбы сдвинулся к другому берегу. Вода затемнела от толстых рыбьих спин. Голубка шла. а косяк сжимался, как пружина… Уплотнился до предела. И вдруг словно взорвалась вода: крупные, по нескольку килограммов, рыбины ринулись в стороны, торпедами метнулась под ноги лошади. Она шарахнулась, попала в стремнину, их с Гераськой закружило в иоде… Но он не выпустил повод, вытащил Голубку на отмель и вывел наконец на берег.

Ветерок аккуратно прошел по броду, не замочив брюха.

Однажды перемычка кедрового стланика оказалась настолько узкой, что Гераська напрямую повел через него лошадей. Сам шел впереди и тянул за собой Голубку. За Голубкой шагал груженный вьюками Ветерок, за ним Витька.

Ветерок всю дорогу шел сам. Но в кедровом стланике пошел неохотно, и Витьке пришлось взять его под узду. Неожиданно он круто развернулся и ходко зашагал своим следом обратно. Витька не смог его удержать, и Ветерок решительно выбрался из стланика.

— Как же ты его упустил? — рассердился Гераська. — Всего метров сорок осталось.

— Он не взнуздан был.

— Чего же не взнуздал? Разве можно? Нашел лошадиную голову — и ту взнуздай.

Витька бросился догонять Ветерка, а Гераська привязал Голубку и направился посмотреть, что за дорога дальше, за стлаником. Там оказалось узкое каменистое ущелье — громадная трещина в горах. Через нее лошадям не пройти. Нужно было искать другой путь. А Ветерок и не думал убегать. Он вышел из кедрача и встал. Когда Гераська вывел назад Голубку, Ветерок неторопливо двинулся в заросли шеломайника.

Витька кинулся было остановить его, но Гераська сказал:

— Пройдем маленько за ним. Он тут с геологами бывал. Может, знает дорогу.

Ветерок вывел к старому руслу реки. Оно было сухое и во многих местах уже заросло травой. Вдоль русла ровными грядами лежали мелкие камни. Когда‑то их так уложила быстрая вода.

Была Гераськина очередь ехать верхом. Он забрался в седло и, довольный хорошей дорогой, принялся дразнить кукушек.

— Ку–ку! Ку–ку! — покрикивал Гераська.

И к нему со всей округи летели кукушки. В простой крик птицы ему удавалось вложить нотки, которые будоражили кукушек. Он кружили над Гераськой, шипели, чуть не бросались в лицо. Перестал «куковать» — и кукушки тут же разлетелись.

На берегу сухой реки шеломайник рос так же буйно, как у воды.

— Смотри, — кивнул Гераська на медвежьи следы, — по всему песку натоптали.

Они свернули на медвежью тропу — она была им по пути. Прошли немного — и сразу увидели медведя. Он шел им навстречу.

Ветерок звякнул удилами, медведь заметил людей и кинулся в шеломайник. И там он наткнулся на другого медведя, который спал возле тропы. Перепуганный зверь спросонок выскочил на тропу и попал между лошадьми. Все бросились врассыпную. Тропа опустела, а по шеломайнику стояли хруст и шум.