Мой злейший враг - [6]

— Множество.

— Дорого бы я дал, чтобы увидать хоть одну из них. Не можешь ли ты привести их сюда? Могут ли они быть видимы для меня?

— Конечно, нет.

— Я бы сам должен был догадаться об этом, нечего было и спрашивать. Но все равно. Ты можешь описать их. Расскажи мне пожалуйста про совесть моего соседа Томсона.

— Очень хорошо. Я близко знаю ее, знаю много лет. Знал ее, когда она была одиннадцати футов ростом и безупречна на вид; теперь же она заскорузлая, липкая, безобразная и почти ничем не интересуется. Что касается до ее роста, то она спит в портсигаре.

— Очень вероятно, мало найдется в этом округе людей гнуснее, мелочнее Гуго Томсона. Знаешь ли ты совесть Робинзона?

— Да, это призрак от четырех до четырех с половиною футов ростом; был прежде блондином, теперь брюнет, но еще красивый и приятный.

— Верно. Робинзон хороший малый. Знаешь совесть Тома Смита?

— Я знаю ее с детства, лет с двух. Она была тринадцати дюймов ростом и несколько беспечна, как все мы бываем в этом возрасте. Теперь в ней тридцать семь футов, она самая величественная из всех нас в Америке. Ноги ее еще болят от вырастания; времени у нее много. Никогда не спит. Она самый энергичный и деятельный член ново-ново-английскогоклуба совестей. Она председательница клуба. День и ночь вы можете видеть, как она грызет Смита, надсаживаясь над своей работой с засученными рукавами, с лицом, оживленным радостью. Она теперь блестящим образом овладела своей жертвой. Она может заставить бедного Смита вообразить, что всякий самый невинный его поступок — отвратительное преступление. Тогда она садится за работу и чуть не вытягивает из него душу из-за этого.

— Смит благороднейший человек во всем здешнем округе, и самый невиннейший и вечно страдает о том, что не может быть хорошим! Только совесть может найти удовольствие мучить такую душу. Знаешь ты совесть моей тетки Лери?

— Я видел ее издали, но не знаком с ней. Она живет на открытом воздухе, потому что нет двери, в которую бы она могла пройти.

— Я могу поверить этому. Постой-ка, знаешь ли ты совесть этого публициста, который как-то раз выдал мои стихи за свой «сборник» и заставил меня заплатить судебные издержки, которые я навлек на себя, чтобы отстранить его?

— Да, он пользовался громкою известностью. Месяц тому назад его показывали на выставке вместе с другими достопримечательностями, в пользу нового члена кабинета совести, изнывавшего в изгнании. Входные билеты и провоз были дороги, но я проехала даром, назвавшись совестью издателя, и вошла за половинную цену, выдав себя за совесть священника. Однако, совесть публициста, служившая главною приманкою выставки, потерпела полное фиаско. Она была там, но что же толку? Управление поставило ее под микроскоп, увеличивающий только в тридцать тысяч раз, и никто не мог рассмотреть ее. Это возбудило вообще негодование, но…

Тут на лестнице послышались быстрые шаги. Я отворил дверь и тетя Мэри ворвалась в мою комнату. Встреча была радостная, посыпался веселый дождь вопросов и ответов относительно семейных происшествий. Наконец, тетя сказала:

— Но теперь я должна пристыдить тебя немножко. В последний день нашего свидания, ты обещал мне заботиться о нуждах этого бедного семейства, что живет в углу, так же усердно, как это делала я. Ну, я случайно узнала, что ты не сдержал обещания. Разве это хорошо?

Признаться сказать, я ни разу и не подумал об этой семье, и теперь чувствовал себя мучительно виноватым. Я взглянул на свою совесть. Моя душевная тяжесть сильно подействовала на нее; тело ее наклонилось вперед, она едва не падала со шкафа. Тетя продолжала:

— Подумай, как ты забросил мою бедную protégée из богадельни, милый ты мой, жестокосердый обманщик!

Я покраснел, как рак, язык мой не повиновался мне. Сознание моей преступной небрежности становилось все сильнее и острее. Совесть моя начала покачиваться взад и вперед, а когда тетя огорченным голосом продолжала:

— Так как ты не разу не навестил ее, то, вероятно, тебя теперь не огорчит известие, что это бедное дитя умерло несколько месяцев тому назад, совершенно беспомощное и брошенное! — Моя совесть не могла больше снести тяжести моих страданий, свалилась вниз головой с своего высокого места на пол с тупым свинцовым стуком. Она лежала, корчась в страшных муках и трепеща от страха и напрягала каждый мускул, чтобы встать. С лихорадочной поспешностью я подскочил к двери, запер ее на ключ, прислонился к ней спиной и не спускал глаз с своего барахтающегося повелителя. Мои пальцы горели от нетерпения приняться за свою смертоносную работу.

— О, что такое с тобой делается? — воскликнула тетя, отступая от меня и следя испуганными глазами за моим взглядом. Я отрывисто и коротко дышал и едва мог сдержать свое возбуждение.

— О, не смотри так, ты меня пугаешь! О, что же это может быть? Что ты видишь? Почему ты так смотришь? Что ты делаешь с своими пальцами?

— Молчи, женщина, — сказал я хриплым шепотом, — смотри в другую сторону, не обращай на меня внимания! Это ничего, ничего. Со мной это часто бывает. Через минуту все пройдет. Это от излишнего курения…

Мой побежденный лорд с дикими от ужаса глазами старался доползти до двери. Я едва мог дышать. Тетка заломила руки и сказала: