Мой внутренний ребенок хочет убивать осознанно - [3]

О Борисе, чья смерть стала бы для меня таким же стрессом, каким уже была его жизнь.

О Борисе я ничего не мог бы рассказать.

Таким образом, я не обо всем поведал бы господину Брайтнеру. Я бы просто сделал вид, что нахожусь тут для совершенно обычного очередного тренинга, как будто хочу теперь, через полгода, всего лишь посмотреть вместе с ним, что нового появилось в моей жизни. Отрегулировать парочку винтиков. У нас и так будет что обсудить, если я честно расскажу ему, как из множества маленьких мух повседневности мысленно творил эмоциональных слонов. Которые топтались в посудной лавке моей, вообще-то очень хорошо настроенной, души. Я бы открыто признал, что с помощью упражнения по осознанности каждую отдельную проблему у меня получалось относительно быстро свести к ее фактическому ядру. Но что после этого короткого мгновения покоя и удовлетворенности меня снова и снова охватывают беспокойство, неуверенность и холод.

Я бы открыто признал, что хотя и понял, как с помощью осознанности справляться почти со всеми своими проблемами, но мне не ясно, почему вообще у меня все время возникают одни и те же проблемы.

Это была та часть истины, которую имело смысл обсудить. Из-за этого я теперь вновь стоял у двери Йошки Брайтнера. И звонил.

Внутри дома заскрипели петли, и массивная деревянная дверь заскользила по кафельной плитке пола. Сквозь матовое дверное стекло замерцал теплый свет, зажегшийся в коридоре. Послышались спокойные, расслабленные шаги. Через несколько секунд дверь открылась. Передо мной стоял Йошка Брайтнер. Он приветствовал меня как старого знакомого, будто я вышел из этого дома не полгода, а всего лишь две минуты назад.

– Господин Димель! Чудесно, что вы снова здесь. Заходите.

– Спасибо, что нашли для меня время.

Мы пожали друг другу руки. Он отступил в сторону, пропуская меня вперед. Я прошел по длинному коридору в его кабинет. Ничего не изменилось в конечной точке этого пути. Два стула, стол, полка с книгами, приставной столик со стеклянным чайником. Господин Брайтнер был одет так же небрежно, как и всегда. Выцветшие джинсы, хлопчатобумажная рубашка, грубый вязаный жакет. Войлочные шлепанцы на босу ногу.

При этом нельзя было сказать, что время не оставило на нем следа. Скорее он производил впечатление, будто сам он – время и мир – не оставил на нем следа.

Пока я снимал куртку, господин Брайтнер с интересом разглядывал меня.

– Вы изменились, – безоценочно отметил он.

Я оглядел себя. Полгода назад я носил сшитые на заказ костюмы и дизайнерскую одежду. Сегодня же на мне были джинсы, а также футболка, свитер и кроссовки.

– Да… – сказал я с улыбкой и пожал плечами. Мы начали с позитивных изменений – это успокаивало. – Теперь у меня меньше требований в плане одежды.

Но это было не то изменение, которое заметил Йошка Брайтнер.

– Я имею в виду ваши глаза. Когда мы виделись в первый раз, они лучились. Теперь у вас круги под глазами, – честно заключил господин Брайтнер, исполненный любви.

Исполненная любви честность может быть жесткой. Я не пробыл у него еще и двадцати секунд, а уже понял, что у нас не получится легкой беседы на очередном сеансе. Скорее предстоит напряженная работа над собой. Без сомнения, господину Брайтнеру это стало ясно уже тогда, когда я попросил его о встрече. В конце концов, это была его работа. Он указал на одно из удобных, обтянутых вельветом кресел из хромовых трубок. Я повесил куртку на спинку и сел, пока господин Брайтнер наливал мне зеленый чай из стеклянного чайника. Мое молчание в ответ на его слова было достаточным подтверждением его правоты.

– Мы с вами давно не виделись. Что вы пережили за это время? – спросил он.

Я отпил глоток чуть теплого чая и задумался. Я убил четырех человек, шантажировал своих бывших работодателей, вынудил прежних учредителей детского сада продать их акции, чтобы моя дочь получила в нем место, и похитил русского мафиози. Ничто из этого не могло стать предметом нашей беседы. Да и о том, что некий официант из-за меня сломал себе шею в горах, я точно не собирался упоминать.

– Я изменился в профессиональном плане. Я уволился и теперь работаю сам на себя. Моя дочь ходит в детский сад. И мы были в отпуске, – промямлил я вместо этого.

– Тогда прежде всего мои сердечные поздравления с профессиональными переменами. – Господин Брайтнер знал, как я настрадался, вкалывая на ниве крупной адвокатской фирмы. – Это объясняет ваш новый стиль в одежде. Что за печаль оставила круги под вашими глазами?

Я ничего не ответил. Хотел, но не мог. Вместо этого я почувствовал, как печаль, оставившая круги под моими глазами, обратилась в слезы. Один этот вопрос уложил меня на лопатки. Когда в последний раз хоть кто-то замечал, что я опечален? Если он сам не был тому причиной? Мне понадобилось два раза вдохнуть и выдохнуть, чтобы взять себя в руки.

– Я… Это… – Я подыскивал слова, которые, пусть даже и не были правдой, но по крайней мере не противоречили бы ей.

Господин Брайтнер пришел мне на помощь:

– Все хорошо. Вы здесь. Просто скажите – почему?

– Ну, моя жена полагает, что…

– Мой вопрос не об этом, – мягко произнес он.