Мой внутренний Элвис - [48]

— Ну ты и не худышка.

Ага.

— А еще я заметила, что это твое больное место, — Нелли говорит так по-деловому, словно сообщает, сколько сейчас времени. И только ее руки мнут сандвич, от которого она еще не откусила ни кусочка.

— Больное место, — мне надо еще раз произнести это, чтоб понять, что именно она имеет в виду. — А зачем?

Странно, я говорю так же по-деловому, как и она минутой раньше.

— Не зачем. Просто так поступают люди вроде меня.

Пальцы Нелли уже почти превратили сандвич в шар.

— Люди вродё тебя, — говорю я и вижу Ульрике. «Найди ее больное место, прежде чем она найдет твое».

Я киваю. Не знаю, зачем Нелли мне рассказывает все свои профессиональные тайны — но ценю это. Это кажется абсурдом, но сейчас у меня появляется смутное ощущение, что весь мир так устроен.

— Где мое больное место? — Нелли глядит на меня с вызовом.

— Ах, Нелли.

— Ты так никогда не научишься. Где-мое-больное-место?

У нее тот самый тон, который бесит меня в моем учителе физики так, что мне от ярости приходит в голову правильный ответ.

— Ты боишься, что кто-то заметит: ты — всего лишь ты сама.

У Нелли такое лицо, что становится ясно — я попала в яблочко.

— Используй это.

— Использовать это?

Нелли снова кивает.

— Ах, Нелли.

— Ты слабачка.

— Я не слабачка, я твоя подруга, слышишь ты, идиотка!

Я выплескиваю остатки кофе ей в лицо, беру в буфете новый стаканчик и выхожу на улицу.

Только что мне хотелось разреветься, а теперь я улыбаюсь, усаживаясь на залитые солнцем ступеньки кинотеатра. Нелли и вправду думает, что я справлюсь с тошнотой. Я почти горжусь собой. И она волнуется за меня. Только вот если нам теперь придется ходить в туалет только вместе из-за того, что Нелли решит проверять, тошнит меня или нет, это может достать.

Когда я вижу выходящую из кинотеатра Нелли, то улыбаюсь еще шире.

— Антье! — кричит она и совсем растерянно озирается.

А потом садится рядом со мной на ступеньку. Секунду мы молчим.

Потом Нелли пихает меня локтем в бок.

— Я твоя подруга.

Я смотрю на нее. У нее в руках все еще шар, когда-то бывший сандвичем. Я беру его.

— Ты что, собираешься запустить его кому-нибудь в голову?

Нелли отбирает шар.

— Отличная идея, особенно если мы встретим человека, набитого деньгами. У нас осталось ровно пятьдесят пять центов.

— Ну да, — я снова беру шар, — список наших преступлений от этого длиннее не станет.

— Гм, — Нелли, кажется, не до новых преступлений. Ну нет так нет.

— А как мы доедем до Грейсленда?

Нелли пожимает плечами.

— Как обычно.

Я вздыхаю, встаю, вытягиваю руку и выставляю большой палец. Через пару минут со мной рядом оказывается Нелли.

— Как думаешь, долго мы тут простоим?

— Понятия не имею.

— Если б у нас только были деньги, чтоб доехать на автобусе до шоссе! В городе вряд ли кто остановится!

Нелли устало кивает. Сейчас она тоже чувствует, как это «стоять, битым щас». Мимо нас проезжает несколько машин, и люди в них тупо пялятся на нас. Я не понимаю, чего в нас такого странного, пока из одной машины не высовывается смеющийся тип с криками: «Эй, Элвис и Элвис, почему же вы не поете?»

Я смотрю на Нелли. На ней парик с длинными черными бачками и огромные солнечные очки. На мне тоже. Я срываю парик с головы.

— Не надо, — Нелли снова натягивает парик мне на голову. — Он прав.

— Ты с ума сошла, это ж позорище! — Я тяну парик вниз.

Нелли, качая головой, расчехляет гитару.

— Он прав. У тебя есть шляпа или что-нибудь похожее?

О нет. Я сажусь на ступеньки кинотеатра.

— Я же говорила: я никогда не играю на людях. Нелли достала мою соломенную шляпу из рюкзака и положила перед нами прямо на ступеньки.

— Почему?

— Потому, потому, потому… нипочему!

— Но ты же хочешь в Грейсленд? Так что вставай рядом со мной, играй на гитаре и пой.

— Я не могу, — не двигаюсь я с места.

— Но ты же могла там, в спортзале.

— Там все были пьяные. И было очень шумно.

Я смотрю на Нелли. Она протягивает мне руку.

Я снова не двигаюсь.

— Ну хорошо. Вот здесь, — она обводит руками пространство вокруг, — спортзал. А это, — она показывает на людей, идущих мимо и глядящих на нас, — пьяные. Они все пьяные — и я тоже.

Нелли, спотыкаясь, ковыляет по тротуару и нечленораздельно бормочет.

— Ну хорошо, хорошо, — я встаю.

Представление Нелли так позорно, позорнее всего остального — что я уже готова петь, если это ее остановит. Беру гитару и настраиваю ее.

— Готова?

— Не совсем.

Поправляю сползший с головы Нелли парик.

— Готова.

И я начинаю играть вступление к «В гетто», потому что это у меня получается лучше всего — да и песня самая жалостливая. Нелли поет за хор, и у нее здорово выходит. Как мне кажется. Только вот кроме меня так, похоже, никто не думает. После «В гетто» мы поем «Влюбляюсь», одну из любовных баллад Элвиса, которая мне не слишком нравится — но что поделать, публике надо угождать. Если эта публика есть, конечно.

Время от времени около нас останавливаются люди и дружелюбно глядят — а потом идут дальше, не кинув в шляпу ни монетки. Может быть, они все такие бедные? После седьмой песни я говорю Нелли: «Хватит» — и мы останавливаемся.

И снова садимся на ступеньки.

— В общем, придется опять топать.

Нелли кивает.

— Эй, вы чего остановились? — кричит кто-то сзади.