Мой учитель Филби - [11]

Больше самого фестиваля мне запомнилось многонедельное морское путешествие туда северным путем из Ленинграда и обратно через Средиземное морс в Одессу на шикарном теплоходе «Шота Руставели».

Описывать этот праздник души и тела не берусь. Мой читатель вспомнит свою молодость и сам поймет, какое удовольствие от жизни можно получить от постоянного общения со своими сверстниками и лучшими представителями советской культуры. Поэт Роберт Рождественский, ансамбль «Пламя», Владимир Винокур, Лев Лещенко, Ирина Понаровская и многие другие звезды той эпохи! Да еще на океанском пленэре!

Опоздав из Одессы на сутки, я первым делом получил нагоняй от начальника направления.

– Почему не сообщил, что задерживаешься?!

– Денег не осталось на междугородний звонок.

– Это безобразие! Запомни раз и навсегда, у оперработника всегда должна быть небольшая заначка, как минимум двадцать рублей.

Я запомнил это правило на всю жизнь. Сколько же подобных маленьких уроков мне и моим коллегам преподала разведка! В результате мы, отечественные разведчики, постепенно превращаемся в индивидуумов, отличных от других человеческих особей по своей внутренней собранности и дисциплине, особо цепкому взгляду на внешний мир и ряду других поведенческих параметров. То же самое происходит с сотрудниками ЦРУ, Сикрет Интеллидженс Сервис, Моссада и далее по списку. Это бывает заметно. Порой мы, разведчики, безошибочно выделяем коллег из общей массы людей.

За год до отъезда в Лондон пришла пора выводить меня под крышу. Это сейчас крыша ассоциируется с криминальными авторитетами, полицией и прочими силовиками, которые за мзду предоставляют протекцию предпринимателям. На нашем тогдашнем сленге крыша обозначала учреждение прикрытия – государственную организацию, направлявшую за границу разведчика под видом своего сотрудника. Чаще всего это были МИД или Министерство внешней торговли, ведущие газеты и журналы, за исключением «Правды». Центральный партийный орган никак нельзя было опорочить возможными шпионскими скандалами!

Использовались некоторые другие ведомства и крупные организации, например «Аэрофлот», а через них – ЮНЕСКО, Международный совет по пшенице, по сахару и так далее. Согласия последних никто не спрашивал по определению. Мнение советских коллег тоже не считалось важным. Им на уровне ЦК КПСС директивно указывали, какие из принадлежащих им штатных единиц будут использоваться разведками, комитетской и военной. Правда, бюджеты этим ведомствам спускали с учетом варягов. Еще одним пряником было то обстоятельство, что они получали дополнительное загранпредставительство, о котором в противном случае не могли и мечтать.

Именно так обстояло дело с моей экономико-индустриальной газетой, у которой никогда не было бы заграничной сети, не появись на свет распоряжение Председателя КГБ Ю. В. Андропова открыть только для разведчиков корпункты в Лондоне, Бонне и Осло. Не правда ли, странная комбинация? Видимо, разведке в тот момент требовалось усилить свои позиции именно в этих точках. Иного объяснения не придумаешь. В других же изданиях половина зарубежных собкоров были чистыми. Так мы называли тех, кто не являлся сотрудником разведки.

Впрочем, подавляющее большинство этих людей, если не все, были «полосатыми», то есть формально числились агентами КГБ.

«Полосатые» – это по красной полосе на бланках их проверки. На запрос приходил лаконичный ответ, что о проверяемом X можно получить информацию по телефону Y. Другой вопрос, насколько добросовестно эти люди исполняли свои агентурные обязательства, но не об этом сейчас речь.

В газете меня первым делом представили главному редактору Василию Николаевичу Голубеву, который оказался бывшим ответственным сотрудником СМЕРШа, специального подразделения НКВД, которое занималось выявлением шпионов и диверсантов в годы войны. Он благосклонно принял коллегу из органов, предупредил о том, что о моей ведомственной принадлежности нельзя никому в редакции говорить, об этом знаем только мы с ним.

Но уже в следующих двух или трех кабинетах мне стало понятно, что это прекрасно известно всем или почти всем вплоть до самых младших журналистов. Ну а как могло быть иначе? Вот сидит убеленный сединами мэтр международной журналистики, которому не светит ничего, кроме периодических коротких выездов в страны третьего мира, и тут приходит двадцатисемилетний пацан, которого через несколько месяцев надолго пошлют в Лондон. Все предельно ясно! Однако приняли меня в целом хорошо и начали терпеливо, но строго обучать журналистскому мастерству.

Как только я немного поднаторел, появились первые интересные задания. Одно из них – освещение работы московской встречи советско-британской комиссии по экономическому сотрудничеству. С английской стороны ее возглавлял министр промышленности и торговли, близкий соратник Тэтчер Сесил Паркинсон.

Волновался я страшно, впервые увидев настоящих британских высокопоставленных чиновников, у которых мне предстояло взять интервью. От волнения постоянно прихлебывал боржом из бутылки, стоявшей рядом. Именно это мне и помогло.

В перерыве я стремглав бросился в туалет и увидел там, у соседнего писсуара, самого Паркинсона. Как же иногда сближает людей совместное отправление нужды! Прямо там и затем у умывальника мы перемолвились с министром несколькими шутливыми фразами, улыбнулись друг другу. Когда после завершения заседания Паркинсона окружила толпа журналистов, он подмигнул именно мне и осчастливил подробными ответами на все мои вопросы.