Мой сумасшедший папа - [18]

– Если кто ко мне подойдет… Если кто из вас встанет…

Чёрт, пятясь, начал выходить из комнаты.

Слезы жгли его щеки и сухие губы. Видели ли они его слезы?

В прихожей сорвал с вешалки куртку, но натягивать не стал – волочил по полу. Подхватил со старых газет сумку.

Открыл замок. Хотел крикнуть им на прощание что-нибудь такое, о чем бы они долго вспоминали. Но горло перехватил спазм. Чёрт с трудом дышал, а сердце билось в сумасшедшем ритме. Хлопнул дверью, вызвал лифт.

Нож он не убирал пока. Хотя был уверен: не кинутся они сейчас вслед, боятся, все до единого боятся маленького кусочка заточенной стали. Решили, что он рехнулся, сдвинулся. Пусть.

Чёрт спустился на лифте вниз, бросил нож в тощую сумку, натянул куртку и вышел на улицу.

Свободен. Впереди – ночь, неизвестность. Над городом собиралась гроза.

Задыхаясь, Чёрт бродил по городу. Куда он мог податься? Друзей у него не было. К Тортиле, на дачу? Нет. Там его могли вычислить и найти в любую минуту…

Чёрт поймал себя на мысли, что избегает тех переулков и улиц, по которым когда-то гарцевал с командой. Жмется к домам, боится солнечных площадей, прячется в тень. Присаживается отдохнуть и съесть жесткий, пережаренный пирожок только на лавки под сенью ветвистых кустов.

У него будто выросли сто ушей и тысяча глаз. Он не пропускал ни одного прохожего: его выросшее до слоновьих размеров внимание было направлено одновременно на всех и вся. Он страшно уставал от ежесекундного изматывающего наблюдения. Будто воду таскал целыми днями – так гудели его плечи и ныла спина.

Самой отвратительно-душной мыслью было то, что он, Чёрт, мафия, умный, красивый, гордый, спасает свою шкуру. Именно – спасает. Именно – свою. Именно – шкуру. Он уткнулся в сквере в ствол пыльной липы и завыл. Слезы не брызнули, даже крика не получилось, только хриплый, изнутри идущий вой.

Так он выл, пожалуй, еще один раз в жизни. Когда ему было четыре года.

Хэнк и Лора ушли в гости, велев Опарышу уложить брата спать ровно в девять. Как только за ними закрылась дверь, Опарыш позвонил своим дружкам, те явились незамедлительно, начали орать, крутить кассеты с оглушительными записями, курить, один даже задрал ноги на журнальный столик – у них, шестнадцатилетних лоботрясов, началась красивая жизнь.

Чёрт стоял в дверях гостиной и хныкал. Ему не нравилось то, что происходило в квартире. Его пугали музыка и кислый дым.

– Эй, заткнись! – приказал Опарыш. – Кому сказал?!

Чёрт не затыкался. Он хныкал все громче и занудливее.

– Не хочешь заткнуться? Я тебя сейчас заткну.

Опарыш встал с тахты, схватил Чёрта за руку и кинул на стул.

– Садись!

Чёрт, ошарашенный, маленький, жалкий, на минуту замолчал. Но потом захныкал еще громче.

Опарыш сходил не спеша в ванную комнату, взял моток новых бельевых веревок, чулок Лоры и, вернувшись в комнату, привязал Чёрта к спинке. Младший брат и сообразить не успел, что с ним произошло.

Когда он пошевелил руками и ногами, понял: не вырваться, не убежать, не спрятаться – и зарыдал.

Опарыш поморщился. Ловко натянул на голову Чёрта Лорин чулок. Компания довольно загоготала.

В чулке было душно, темно. Чёрт плохо теперь различал оскаленные лица, но рыдать не прекращал ни на секунду.

– Надоел, короед! – буркнул Опарыш и вынес Чёрта со стулом в комнату родителей, самую дальнюю. Там он поставил стул к стене, дав под сиденье пинка, и ушел, плотно закрыв дверь.

Чёрт надрывался подряд часа полтора. Потом его рыдания перешли в крик, а крик – в вой. Хриплый, тяжелый. Он уже под конец не хотел плакать или выть. Само собой как-то выходило.

С тех пор он часто вспоминал унылый рисунок обоев родительской комнаты, даже сейчас, в пятнадцать лет, обои не забывались. Ведь именно на них таращился маленький, взъерошенный, обессилевший от обиды и горя Чёрт, пока не пришли родители.

С того самого вечера он возненавидел брата. Став постарше, нашел ему подходящую кличку – Опарыш.

Однажды он сказал в лицо Опарышу:

– Ты – Опарыш. Слышишь, что я сказал?

Тот опешил, заморгал, оскалился, хотел щелкнуть Чёрта по затылку. Но Чёрт увернулся, поймал руку брата и укусил до крови.

С того времени Чёрт стал самим собой. Сильным, гордым, злым – именно так ощущал себя. Но то, что случилось с ним за последнюю неделю, оказалось катастрофой. Кто он сейчас? Мафия? Степан? Урюк? Чмоишик?

Хуже. Он – трус.

Что они задумали? Что?! Снова избить его? Стащить джинсы? Уже несмешно. Поставить на колени? Заставить есть землю? Привязать в заброшенном уголке городского парка к дереву и отхлестать прутьями?

Зачем? Зачем он задает себе эти вопросы? Зачем ищет ответный ход взбунтовавшейся команды?

Вот бы встретиться с обезумевшей командой спокойно, без напряга, как раньше! Он бы объяснил тогда и Панку, и Гиви, и закоренелым чмошникам Горохову, Козлову, в чем, собственно, дело.

После той дурацкой истории с выпускницей, после встречи с ее полоумным фазером Эльза затарилась к нему, Чёрту, домой. Довольно поздно. Она плюхнулась на софу, поджала под себя ноги-палочки и спросила:

– Знаешь, зачем я пришла? Я пришла тебе сказать: твоя тёлка не фонтан.

– Да-а? – Чёрт не шелохнулся в кресле. Сидел в любимой позе – вытянув ноги, посасывая сигарету. – Ну и?..