Мой старший брат Иешуа - [75]

— Да, это я.

— Тебя приказано взять под стражу и с уважением доставить к первосвященнику. Он сейчас находится в Иерихоне. Причин такого приказа мне не сообщили, поэтому я ничего не могу сказать и тебе. Но если ты будешь сопротивляться, тебя можно убить за непочтительность.

— Никто не будет сопротивляться, и никто не умрет. Нубо, отдай меч Деборе. Осторожнее… Дебора. Не бойся. Скоро придет Иешуа, и все станет на свои места, как положено по природе. Наше служение пока что окончено, возвращайся домой. Пусть Нубо будет с тобой. Заботься о нем, он пропадет без тебя. Все остальное ты знаешь.

Он поцеловал меня и пошел к мосту. Я еще видела, как на середине моста он приостановился, обнажил правое плечо и дал на него посмотреть начальнику стражников. Должно быть, тот вдруг засомневался, правильного ли человека он взял…

Потом, когда по мосту прошли все пешие всадники, а конные пропали во тьме, канаты сильно задергались, и дощатый настил провис к самой воде. На том берегу перерубили что-то важное.

Арест, а вернее, похищение Иоханана — похищение потому, что случилось оно в Перее, земле, подвластной Анти-пе, а не Пилату и уж тем более не первосвященнику Иосифу по прозвищу Камень, зятю бывшего первосвященника Ханана, — вызвало немалое возмущение повсюду. Но поскольку все ожидали скорого прихода Избавителя, который и восстановит полную справедливость, с оружием в руках никто не поднялся. Роль в этом сыграли и слова самого Иоханана, сказанные им уже в Иерихоне при большом стечении самого разного народа: не копите-де в себе ненависти, избавляйтесь от грехов и томлений и с легкой душой прощайте друг друга; и торопитесь очиститься водой, дабы не очищаться потом в озере огненном…

Антипа пытался возмущаться, но действия первосвященника оказались поддержаны префектом Иудеи, а потому протест подлежал бы рассмотрению самим императором; однако известно было, что император совсем отошел от государственных дел, всем ведают его старая мать Ливия и двое или трое ее приближенных; а также известно, что в подобных спорах они встанут на сторону того, кто больше заплатит. Антипа явно не собирался отдавать хоть динарий за какого-то лже-Илию. А вскоре и сам первосвященник, опросив и Иоханана, и многих свидетелей, удостоверился, что Иоханан себя за Илию вовсе не выдавал; вышла неловкость, которую следовало исправить.

Все время разбирательства — более месяца — Иоханан содержался в крепости близ Иерихона, Киприоне. Оттуда он прислал два письма. Он был уверен, что его не сразу, но обязательно отпустят.

Тем временем Иешуа пришел в Себастию. Его подняли на руки и внесли в город, а после поставили на деревянный поддон для кирпичей и так и носили по улицам, подобно тому как язычники носят статуи своих богов. Римские солдаты стояли на перекрестках, но ликованию не препятствовали.

Иешуа отправил Иегуду, чтобы тот снял ему скромную комнату в небогатом доме. Так он поступал во время своих странствий по Галилее, так вел себя и здесь. Множество людей стремились к нему, поскольку, как я уже упоминала, все верили, что он одним взглядом своим, а лучше прикосновением, излечивает от любых болезней; то же было и с Иохананом, если вы помните.

В Себастии Иешуа остановился на несколько дней, отправив вперед себя семьдесят апостолонов. Тогда же произошла его встреча с военным трибуном Кентием (или Сентием, точно не помню). Трибун был одним из доверенных помощников Пилата и занимался, как я понимаю, тайным надзором. Он был умным и образованным человеком — но, к сожалению, век его оказался недолог, всего лишь месяц спустя его отозвали в Рим и скоро казнили; думаю, по навету Пилата, который уже тогда показал себя знатным мздоимцем, а после устранения Кентия попросту перестал знать меру и страх. Как рассказывал Иешуа, Кен-тий видел большую опасность в первосвященниках Ханане и Иосифе, прежнем и нынешнем; и прежний, отринутый от должности префектом Валерием Гратом за противоборство с римскими властями, до сих пор пользовался огромным авторитетом у священников, скорее прикрывался нынешним, как щитом, и за его спиной творил какие-то дела; Кентий подозревал, что зелотов вдохновляет и покрывает именно Ханан — причем самых страшных из них, самых безумных. Похоже, что Кентий намеревался разоблачить перед императором и самого Пилата, который ради своей выгоды попустительствовал развитию страшного гнойника в самом сердце важнейшей из римских провинций, а разоблачив, поспособствовать восстановлению местной светской власти, нового царя, который будет и благодарен, и любезен Риму[19]…

Но все повернулось иначе.

Глава 24

Кажется, ровно в тот год, когда префектом Иудеи и Самарии был назначен Пилат, или же годом раньше, среди священничества Иерушалайма и Иерихона случилось большое возмущение и едва ли не раскол. Повод к нему был пустячный, но глубинные причины — чрезвычайными. Не буду углубляться в гнусные подробности, скажу лишь, что семейство Ханана, стяжав в своих руках и религиозную, и светскую власти, перестало различать казну Храма и собственный кошелек, а главное — в повседневной жизни своей, далекой от благочестия, почти уподобилось римлянам, а в чем-то их и превзошло. Выплеснувшийся тогда поток обличений заставил их хотя бы внешне вернуться к нормам Закона, но и самим обличителям пришлось туго, и многие блестящие ученые книжники вынуждены были либо довольствоваться провинциальными синагогами, либо отправиться в другие страны — более всего в Египет и в самый Рим. А сколько-то, самых непримиримых, предпочли участь бродячих проповедников.