Мой спаситель - [88]

Лине перевела взгляд на свой серебряный кубок и после того, как слуга вновь наполнил его вином, отодвинула его. Если она еще выпьет на голодный желудок, то уснет раньше, чем закончится представление.

Монах в рясе и клобуке, прихрамывая, подошел к возвышению, прижимая к груди арфу. Зал притих. Лине подавила зевок. Он взял аккорд, и потом пальцы его побежали по струнам, принялись ласкать их одну за другой. В зале послышался восторженный шепот, после того как он сначала заиграл с нежной осторожностью, а потом окунулся в музыку подобно страстному возлюбленному.

Лине внимательно наблюдала за ним. Его игра действительно была великолепной, и было в нем нечто…

Затылок у нее внезапно начало покалывать, словно она попала в паутину. Эти пальцы, широкие плечи, музыка… Этого не могло быть.

Когда монах наконец запел, Лине почувствовала, как у нее оборвалось сердце, и судорожно вздохнула, узнав певца. Лорд Гийом бросил на нее внимательный взгляд, и она выдавила из себя ободряющую улыбку. Ей понадобилась вся сила воли, чтобы не броситься к ногам цыгана и не умолять его о прощении.

Он пел меланхоличную балладу, и голос его звучал устало и неотразимо. Но как только прозвучали слова о любви и предательстве, облегчение, которое испытала Лине, увидев его, постепенно сменилось страхом. Она знала, для кого он поет.

Кровь отлила от ее лица. Цыган пришел за ней, но не для того, чтобы воссоединиться. Нет, он пришел отомстить. Она нанесла ему смертельную рану своим предательством, и он пришел уничтожить и разоблачить ее. Песня имела смысл, предназначавшийся только для ее ушей, но вскоре он всем поведает историю о том, как вот эта самая леди де Монфор задрала свои юбки перед простолюдином. Мечта ее отца будет разбита, а ей предстоит пережить позор.

Когда песня закончилась, все, вскочив с мест, криками стали выражать восторг и одобрение монаху в клобуке. Лине потянулась за своим кубком и, судорожно схватив его, расплескала часть содержимого на свою дорогую накидку, где сразу же образовалось отвратительное пятно. Она залпом допила остатки вина и поперхнулась. А потом салфеткой промокнула пот на лбу. К тому времени когда она подняла голову, он исчез.

Ей надо бежать. Она не могла думать больше ни о чем другом. Лучше удалиться под благовидным предлогом, подняться к себе в спальню и запереть дверь на засов. Ей надо побыть в одиночестве, чтобы подумать. Святой Боже, она не могла допустить, чтобы цыган загнал ее в угол. Он может уничтожить ее одним-единственным словом, оброненным якобы невзначай.

Лине вздрогнула. Лорду Гийому она промямлила что-то вроде того, что у нее болит голова и что она хочет удалиться. Одна. Он с сожалением отпустил ее, пожелав ей доброй ночи.

Скрывшись из виду, она приподняла юбки и бросилась бегом вверх по ступенькам, словно за ней гнались привидения. Она распахнула тяжелую дубовую дверь своей спальни и с грохотом закрыла ее за собой. Сердце гулко билось в груди. Только заперев за собой засов, она осмелилась перевести дух, прижавшись к двери спиной.

Она заметила цыгана слишком поздно.

Виден был только его черный силуэт на фоне огня в очаге, но она сразу же узнала его. Издав испуганный возглас, она повернулась и попыталась отодвинуть засов ставшими вдруг неловкими пальцами. В мгновение ока он оказался позади нее, и ее затылка коснулось его горячее дыхание.

Она набрала в легкие воздуха, чтобы закричать. Но прежде чем она успела развернуться лицом к нападавшему, он зажал ей рот рукой и прижал к двери. Бесконечно долго он держал ее так, не давая пошевелиться, позволяя ее испуганному дыханию увлажнить его ладонь. Наконец он заговорил, вернее, хрипло прошептал:

— Почему?

Ее глаза испуганно метались, она даже обратила внимание на кольца древесины на полотне двери. От его обжигающего дыхания, которое она по-прежнему ощущала затылком, у нее по спине бежали мурашки. Что ему от нее нужно?

Дункану же было нужно только одно от женщины, которая дрожала, как пойманная птичка.

— Почему? — повторил он. Он медленно убрал руку от ее рта, по-прежнему прижимая ее к двери.

— Что вам нужно? — задыхаясь, спросила она. — Я дам вам все что угодно. Только, пожалуйста, не говорите им…

— Не говорить им что? — выдохнул он. — Что я доверился вам и что вы предали меня?

— Нет, я…

— Вы давно задумали все это? — прорычал он, чувствуя, как в нем поднимается и грозит накрыть его с головой волна горечи. — С самого начала? Держали меня при себе, пока я был вам нужен, позволяли мне рисковать своей никчемной жизнью, использовали меня, как игрушку, а потом бросили, когда нужда в моих услугах отпала?

Стон Лине болью отозвался в его сердце. Но сейчас было не время проявлять слабость.

— А теперь вы больше всего боитесь, что я унижу вас, рассказав вашим дорогим новообретенным родственникам о нас. Я прав? — Ее молчание было красноречивее любых слов. — Я доверился вам, — прорычал он. — Будьте вы прокляты, я доверился вам! — Наступила долгая пауза, пока он пытался обуздать боль, которая грозила превратить его в зверя.

— Я не желала вам ничего плохого, — слабым голосом пролепетала Лине.

Его смех показался ей жестоким и горьким. Скорее в аду ударит мороз, чем он поверит ей. Он не был дураком. Глядя в эти невинные большие изумрудно-зеленые глаза, на этот раз он не собирался показывать свою уязвимость. Сколь бы жестоким ни было избиение, оно все равно не шло ни в какое сравнение с тем, какую боль причинила ему она.