Мой сероглазый - [7]

— Ты не можешь отказаться.

Он накрыл мою ладонь своей, и вопреки всем доводам разума, я почувствовала как по всему телу пронеслась дрожь радости. Мне нравилось, как он меня касался.

Мне нравилось, что он зажигал во мне лето.

— В смысле?

Но мне не нравилось, что у меня не было выбора.

— Просто поцелуй меня! — в голосе проскользнули нотки нетерпения.

— Зачем это тебе?

— Каждому фейри нужна смертная жена, чтобы обрести власть над сердцами и душами. Нашей магии нужна любовь.

— При чем тут любовь! Что будет, если я тебя не поцелую?

— Я буду звать тебя. Ждать тебя. Искать. Соблазнять… — он обнял меня за плечи, развернул к себе спиной и текучий голос пролился медом. — Пугать…

Сладкая дрожь столкнулась с дрожью ужаса, я замерла, чувствуя, как обжигающее дыхание касается моей шеи.

— Почему я?

— Потому что ты была одинокой. Отчаявшейся. Влюбленной. Таких в древние времена и уводили в холмы — танцевать вечно, танцевать столетия, танцевать годы. Или минуты — как повезет.

— Но я больше не одинока!

— О… — серебристый смех прокатился щекочущей волной по позвоночнику. — Как ты ошибаешься.

— То есть, либо я тебя целую и становлюсь женой, либо не целую, и тогда ты меня преследуешь, пока не поцелую?

— Верно.

— А как освободиться?

— Никак.

Молния куртки вжикнув, скользнула вниз.

Тонкие пальцы взяли кольцо из моей ладони и осторожно надели обратно.

Я не сопротивлялась.

— Это несправедливо. В сказках фейри давали смертным шанс обыграть их.

— Ты до сих пор веришь в сказки?

Резкий звук автомобильного гудка вырвал меня из сна. Я потерла щеку, надеясь, что край окна, к которому я прислонялась, не отпечатался на коже. Автобус уже пробирался по вечерним пробкам неподалеку от моего отеля. Времени оставалось впритык — собрать вещи и доехать до аэропорта. Спать хотелось страшно. Зря я все-таки после нескольких дней плотной работы, гулянки на Хэллоуин и бессонной ночи еще поперлась по музеям и последним необследованным уголкам Лондона. Все-таки не девочка уже, организм обалдел от таких приколов и пытается уснуть везде, где получится. В шатле до аэропорта, на паспортном контроле, в самолете…

Уже в Шереметьево, где я с трудом держала глаза открытыми, чтобы совпадать с фотографией в паспорте, которую разглядывал пограничник, мне показалось, что в холодном кондиционируемом зале вдруг повеяло запахом медовой пыльцы. Я подняла голову — пронзительно-серые глаза офицера изучали меня насмешливо и зло.

— Что, поцеловать тебя? — поинтересовалась я раздраженно.

— Простите? — кажется, он нечасто слышал такое от пассажиров.

Нормальные карие глаза. Что мне вдруг привиделось?

В отместку за «неуместную шутку» меня продержали на границе лишние полтора часа, проводя личный досмотр и перетряхивая весь багаж, как будто я собиралась везти в Россию кельтских фейри, сложив их рядочками в чемодан.

* * *

— Привет! — муж чмокнул меня, не отрывая глаз от экрана. — Ты быстро, я даже не заметил, что ты куда-то улетала.

— И не соскучился? — проворчала я, уходя на кухню — убрать привезенный сыр в холодильник.

— Очень соскучился! — ненатурально бодрым голосом прокричал он из комнаты.

Я хмыкнула и потянулась на верхнюю полку, где стояла закрытая сковородка. Неужели он решил встретить меня ужином?

Но под крышкой оказалась только новая цивилизация, захватившая тушеное мясо, оставленное любимому супругу неделю назад, чтобы не сдох с голоду. В кастрюле на нижней полке стоял той же давности нетронутый суп, еще державшийся бодрячком. Но есть бы я его не стала.

— Ты чего не съел? — обиженно спросила я мужа. — Я старалась, готовила…

— Ой, ну что-то не хотелось. — он кивнул в угол на стопку коробок из-под пиццы. — Заказать быстрее было, и горячая уже.

— Понятно.

Холод на улице смыл с меня жгучую обиду. Еды дома не было, но я выскочила в магазин не столько за ней, сколько для того, чтобы не сорваться и не наорать на человека, который умудрился даже не подумать, что я вернусь голодной.

На улице царила полутьма, как всегда в конце осени. Одинаковые сумерки, что утром, что вечером — с моим сбившимся режимом я кошмарно терялась в реальности. Спать больше не тянуло, перегорела. Говорят, на третьи сутки бодрствования уже и не хочется. Даже если ляжешь в кровать, заснуть не можешь.

Лягу сегодня пораньше, восстановлю режим.

На пятачке возле продуктового назревал скандал. Голоса звенели гневом и яростью, агрессивные позы заставляли напрягаться и стараться проскочить побыстрее, чтобы не встревать в чужие разборки. Только этого мне сейчас и не хватало!

Я прошмыгнула внутрь, к счастью, не обратив на себя внимания. Купила готовых салатов, овсянки на утро, задумалась перед рядами бутылок колы. Еще немного кофеина погоды уже не сделают. Движения мои оставались заторможенными, как под водой, мысли ворочались неповоротливыми гусеницами, усталость копилась в глубине костей.

Заплатила картой, с облегчением вознося славу прогрессу — можно не мучиться с подсчетами копеек в таком состоянии и вышла на улицу.

Где ничего так и не закончилось. Быдловатого вида пьяный мужик докапывался до парня лет двадцати. Кажется, не давал ему пройти на стоянку к машине, мотивируя тем, что такие как он, олигархи, у трудового народа всю кровь выпили. За парнем пряталась девушка, которой тоже досталось и за юбку, и за каблуки, и за то, что катается, шлюха, на дорогих машинах, на сладкую жизнь передком зарабатывает.