Мой Сергей. История любви - [3]

Шрифт
Интервал

Сергей мечтал, чтобы в нашем доме был огромный глобус. Он любил рассматривать на карте страны, где мы побывали, ему нравилась география и хотелось показать все эти места дочке.

Он хотел, чтобы к нам приехала его сестра Наталья, а ее дочь Светлана выучила английский язык. Сергей очень расстраивался, что не знает английского, хотя понимал все достаточно хорошо. Он всегда стремился к идеалу и стеснялся говорить с ошибками. Уроки иностранного языка в Москве стоят дорого, около пятисот долларов в месяц, но Сергей был готов платить за обучение Светланы любые деньги. Сейчас ей тринадцать; он считал, что в этом возрасте дети учатся легко.

А еще Сергей говорил о том, что хотел бы перебраться в Айдахо, в Сан-Вэлли. Мы выступали там несколько раз, и нам обоим понравились те места. Сергей любил кататься на лыжах. А меня привели в восторг горы, чудесная природа, леса, потрясающее ночное небо, усыпанное звездами. Необъятные, открытые пространства. О таком можно только мечтать.

Он хотел провезти меня по Европе. На машине или на поезде. Останавливались бы в разных местах, ходили бы в музеи и церкви, сидели бы в маленьких кафе, пили вино, а потом, устав после долгих прогулок, отдыхали бы днем в уютных гостиницах. Он мечтал о том, как мы не спеша, держась за руки, гуляли бы по бульварам — и никакого жесткого расписания, никаких показательных выступлений, никакой подготовки к соревнованиям, ведь вся наша жизнь только из этого и состояла. Нам не нужно будет мчаться из одного города в другой, не успев ничего толком увидеть... Мы много раз обсуждали наше будущее путешествие по Европе.

Я намерена сохранить этот список и добавлять в него все, что мне удастся вспомнить. Сергей столько всего хотел сделать, столько всего, не имеющего никакого отношения к фигурному катанию!..

ДЕТСТВО

Оглядываясь назад, я думаю о том, что мне все давалось слишком уж легко и гладко. Печальная сторона жизни была мне совершенно не знакома. До встречи с Сергеем я росла счастливым здоровым ребенком, наивным и веселым. Мне повезло — меня очень любили. Мой отец, Александр Алексеевич Гордеев, работал в Ансамбле песни и пляски Советской Армии имени А. В. Александрова. У него были сильные ноги и длинная шея, как и полагается танцовщику, и абсолютно плоский живот. Он все делал невероятно быстро, по дому передвигался стремительно. Я помню, как отец, исполняя танец с саблями, взвивался в воздух, поднимая ноги к самому подбородку, а прямо под ним мелькали похожие на ножи клинки — четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать раз подряд. Или приседал и выбрасывал ноги вправо и влево, вправо и влево — один из очень сложных, чисто гимнастических элементов русской пляски.

Отец хотел, чтобы я стала балериной. И расстроился, когда я выбрала фигурное катание.

У него серо-голубые глаза, такие же, как и у меня, и доброе лицо. Только его выражение почти никогда не соответствовало тем словам, что отец говорил, — он был человеком строгим и серьезным.

Мои родители познакомились на занятиях хореографией; маме было в то время четырнадцать лет. Поженились они, когда ей исполнилось девятнадцать, ровно через год родилась я. Моя добрая, замечательная мама страстно любит своих детей; это человек, которым я восхищаюсь и горжусь. Она была в молодости необыкновенно красива, высокая — ростом почти метр семьдесят, с осиной талией, великолепной фигурой и походкой балерины. Каштановые вьющиеся волосы; у меня такие же. Мама всегда следила за ногтями, покрывала их красным лаком и не выходила из дома без макияжа. Я частенько словно завороженная наблюдала за тем, как она сидит у зеркала и приводит себя в порядок.

Мама всегда была очень ласкова с нами, детьми — моей младшей сестрой Машей и мной, улыбалась нам гораздо чаще, чем отец.

Работала она оператором телетайпа в ТАССе. Мама гордилась своей работой. Внешне мама отличалась от обычных женщин. Она носила туфли на высоком каблуке и красивые платья, которые отец привозил ей из своих заграничных гастролей. По делам службы ей тоже доводилось часто ездить в разные страны. Когда мне было одиннадцать, мама провела шесть месяцев в Югославии, а весь следующий год прожила в Бонне, в Западной Германии. А когда мама была в Москве, она работала по сменам: с восьми утра до восьми вечера или с восьми вечера до восьми утра.

Поэтому за мной и сестрой присматривала ее мама, наша бабушка, Лидия Ивановна Федосеева. Нас не нужно было устраивать в детский сад, нам не требовалась няня. Бабушка сыграла в моей жизни огромную роль. Невысокого роста, немного полная, она двигалась всегда проворно, ее переполняла энергия. Однажды, когда мне было двенадцать, мы тренировались на побережье Черного моря, и один из фигуристов оставил мою сумку с вещами в аэропорту в Москве. А произошло это вот почему: в поездках у нас мальчики отвечали за багаж, а девочки — за теннисные ракетки. Я сошла с трапа, держа в руках ракетку этого мальчика, но тут выяснилось, что он забыл про мои вещи.

В первый момент я готова была его убить. Пришлось позвонить домой и попросить, чтобы мне доставили мою сумку.

Бабушка отправилась в аэропорт, нашла ее там, но не стала посылать самолетом, побоявшись, что с ней опять что-нибудь произойдет. Вместо этого она села на ночной поезд, идущий в Краснодар, а потом на автобусе добралась до курорта, где мы тренировались. Охранник, стоявший у ворот, позвонил мне и сообщил, что прибыли мои вещи. Я пошла, чтобы их забрать, и увидела свою бабушку. В этот момент я чуть не расплакалась.


Рекомендуем почитать
Избранное

Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).


Молитвы об украденных

В сегодняшней Мексике женщин похищают на улице или уводят из дома под дулом пистолета. Они пропадают, возвращаясь с работы, учебы или вечеринки, по пути в магазин или в аптеку. Домой никто из них уже никогда не вернется. Все они молоды, привлекательны и бедны. «Молитвы об украденных» – это история горной мексиканской деревни, где девушки и женщины переодеваются в мальчиков и мужчин и прячутся в подземных убежищах, чтобы не стать добычей наркокартелей.


Рыбка по имени Ваня

«…Мужчина — испокон века кормилец, добытчик. На нём многопудовая тяжесть: семья, детишки пищат, есть просят. Жена пилит: „Где деньги, Дим? Шубу хочу!“. Мужчину безденежье приземляет, выхолащивает, озлобляет на весь белый свет. Опошляет, унижает, мельчит, обрезает крылья, лишает полёта. Напротив, женщину бедность и даже нищета окутывают флёром трогательности, загадки. Придают сексуальность, пикантность и шарм. Вообрази: старомодные ветхие одежды, окутывающая плечи какая-нибудь штопаная винтажная шаль. Круги под глазами, впалые щёки.


Три версии нас

Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.


Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.